Испуганная жена в слезах кинулась прочь из дома и нашла спасение
в святилище. В скором времени она стала монахиней.
А в доме поселился призрак, которого не видел никто, кроме
хозяина. Испуганная семья пыталась его спасти, но ни монахи с
молитвами, ни мудрецы с заклинаниями не смогли изгнать покойницу –
и вскоре она увела своего бывшего жениха в мир мертвых...
Царь Дорофей покрутил головой:
– Чего не бывает на свете! А только с моей Меланией Агаповной у
покойницы бы это дело не вышло. Ишь чего сказать вздумала: не твой
дом, мол, не твоя кровать... Да у Мелании Агаповны она бы с визгом
летела до самой своей могилки!
Гордей, стоя у двери, усмехнулся про себя и подумал: «А ведь моя
Ульяша в такой беде тоже не заплакала бы, а взялась бы за
кочергу!»
Тут вернулся слуга хинца – и проворная же у него челядь! Принес
тушечницу с уже разведенной тушью, набор кисточек в стаканчике и
еще какой-то небольшой футляр.
Цзинь Бао придирчиво выбрал кисточку, что-то написал на ширме. А
затем достал из футляра какой-то предмет – Гордею не разглядеть
было его, ширма заслоняла – и приложил к шелку.
Царю хинец объяснил свои действия:
– Чтобы не портить дивный рисунок, я воспользовался пустым
местом на ширме и написал на нем, что запечатываю ширму
благословенным именем хинского императора, да правит он вечно.
Теперь дворец славийского государя в безопасности. Не могу
представить себе настолько дерзкого хинского призрака, чтобы он
пошел против императорского имени.
Царь благосклонно попрощался с хинским боярином, пожаловал ему
соболиную шубу со своего плеча и пожелал счастливого отплытия
завтра утром. Хинец многословно высказал благодарность,
переполняющую его душу, и с поклонами удалился.
– И он мне еще будет врать про путешествие и заморские чудеса, –
весело сказал царь Гордею. – У путешественника при себе малая
императорская печать! Я с хинским послом подписывал договор о
торговых путях, знаю, как такая печать выглядит. На переговоры
едет, шельма хинская! Но это дело не мое. А вот чему я позавидовал,
так тому, как у них даже призраки императора уважают. Попробовал бы
я нашей нечисти грозить своим царским словом и своей печатью!
Нечисть бы посмеялась, хвостиками помахала да снова за свои поганые
дела принялась!
– Ничего, царь-батюшка, – от души пообещал десятник. – Мы и нашу
нечисть научим порядки уважать. Шелковая станет.