Возвращаясь к Добби, поручать ему любую работу, требующую
мало-мальской фантазии, было, в общем-то, чревато. Ибо фантазии
этой, как для домовика, у Добби явно был избыток, и вся она шла
куда-то не туда.
Но сейчас у Люциуса не было альтернатив. А ещё у него совершенно
не было времени.
— Добби! Добби!!! А ну явись немедленно!
Едва ушастое недоразумение — опять все пальцы в бинтах, что он
там успел уже натворить, негодяй, раз счёл заслуженным себя так
поуродовать? — возникло пред сиятельными очами благородного лорда,
как Люциус пихнул ему тетрадку и завопил:
— Живо! Спрячь это там, где никто и не подумает
искать!
Добби пискнул, поклонился и исчез. Две секунды спустя в кабинет
вломились взмыленные авроры — но было уже поздно.
Судьба, примерившая на сей раз непритязательную маску Добби, уже
сделала свой ход.
[1] «Ладно?» (фр.)
[2] Распашная женская просторная одежда с рукавами и застежкой
спереди, разновидность неглиже.
Тетрадка была старой. Не старой как «потёртой и
потасканной» (хотя, видит Бог, примерно такой она и выглядела, во
всяком случае — снаружи), а старой как «антикварной». Ну,
практически. До формального становления антиквариатом — то есть до
пятидесятилетнего возраста — ей не хватало всего чуть-чуть. Так что
— достойно состарившаяся, на этом точка. И одновременно она была
совершенно новой — в том смысле, что никто ничего и никогда в ней
не писал. Её чопорную сорокавосьмилетнюю девственность пятнали
только два клейма, притаившиеся с внутренней стороны обложки —
штамп «УИНСТЭНЛИ, книжный магазин и канцелярские
принадлежности, Воксхолл-роуд, 422» на заднем форзаце и
каллиграфически выведенное «Т.М. Риддл» на переднем.
Ничего больше, лишь пустота и нетронутая гладь чуть желтоватых
линованных страниц.
Обычно Гарри раздражало — бесило до белых глаз, если угодно —
находить пометки предыдущих владельцев на теперь уже его
собственном имуществе. Он признавал, конечно, хотя б и лишь
перед самим собой, что ни одна из его вещей никогда в
действительности не принадлежала только ему, не была
новой с иголочки, исключительно его и ничьей
больше. Но одно дело — осознавать, и совсем другое — созерцать
наглядные доказательства. Дырки, заплатки, пятна, подпалины,
отпечатки грязных пальцев и — венец всей мерзости — подписанные
имена.
Гарри они чем-то напоминали — да, это была несколько слишком
зрелая и испорченная мысль для одиннадцати лет, но —