акселерация, знаете, и, кроме того, он читал
много всякого разного — напоминали татуировку с именем
первого возлюбленного на теле продажной женщины. Кто и зачем ставит
имена на вещах, которым всё равно судьба очутиться в комиссионке?
Что за абсурдное стремление намалевать свой автограф повсюду, от
стенки общественного туалета до изнанки пояса шорт?
Его школьный рюкзак, например, звали «Джейн». А ещё она была в
мелкий розовый цветочек, эта Джейн, и только ленивый не назвал
Гарри педиком из-за неё. Гарри уже практически дозрел до решения
спалить Джейн на ритуальном костре в ночь перед началом учебного
года — он не собирался прихватывать с собой в среднюю
школу ещё и такое клеймо; шрама, очков и чертовщины уже и
так хватало, даже с лихвой (запасным планом, однако, было принять
свою внутреннюю Джейн и стать вторым Дэвидом Боуи[3]).
Но, вот диво, по какой-то необъяснимой причине Т.М. Риддл не
вызвал у Гарри обычного приступа заочной ненависти. В этом имени
ему как будто даже примерещилось некое родство, что-то
сентиментальное — словно Гарри нашёл прадедушкины фронтовые письма
или книжку рецептов прабабушки, словно наткнулся на семейный
фотоснимок, ещё чёрно-белый, пожелтевший и выцветший, или обнаружил
засушенный цветок между страниц томика Йейтса[4].
Это всё были, конечно, чужие, книжные, заимствованные
ассоциации, жалкие протезы настоящих ассоциаций. Гарри в
жизни не видел ни одной семейной фотографии (не считать же за
таковые фото его толстощёкого кузена), понятия не имел, воевал ли
вообще прадедушка и держала ли хоть раз прабабушка в руках
половник, любил ли кто-то в их семье Йейтса, кроме самого Гарри, —
он не знал об этих людях ровным счетом ничего, и это
«ничего» напоминало пустоту на месте только что выпавшего молочного
зуба — кровавая лунка, которую никак не прекратишь поминутно
трогать.
И вот он прочёл «Т.М. Риддл» — и что-то в той пустоте вдруг
отозвалось, зазвенело тонкой тихой струной, оплело ощущением
яркого, но забытого сна, обуяло чувством дежавю, настолько сильным,
что показалось — ещё миг, и вспомнится что-то необычайно важное.
Будто Гарри увидел на бумаге имя старинного друга — увидел, и
обрадовался нечаянному письму от него.
У Гарри никогда не было друзей. Честно говоря, друзья были ему
совершенно не нужны.