И в мебели, и в само́м интерьере было что-то такое, что намекало
уже даже не на шекспировские, а на вовсе уж средневековые времена:
грубая безыскусность каждого предмета, общее впечатление не
дряхлости, но изношенности, и некий особый флёр, какой
появляется только у действительно старых вещей — аура,
позаимствованная у самого Времени. Намёк на древность усиливала
столь малозаметная деталь, как слой камыша на полу. Гарри
истово понадеялся, что в нём не гнездятся блохи или что-нибудь
похуже; пах «ковёр», кстати говоря, на удивление приятно — пижмой и
ещё чем-то холодным и острым, вроде полыни.
Усевшись за неказистый стол без скатерти, чьи доски были
сглаженными по краям, словно окатанные, как водой, течением
минувших дней, а каждая трещинка древесины, казалось, хранила
въевшееся сало ещё от застолий артуровой эпохи[36], Гарри опасливо
попробовал жаркое (ужасно, как и следовало ожидать от блюда, чьё
название включает в себя слово «домашний») и ноздреватый серый хлеб
(вкусно), отпил молока из высокого стакана (стакан на вид был тоже
старше норманнского завоевания[37] — тяжёлый, толстостенный,
мутного стекла) — и понял, что больше хочет спать, чем есть.
Его буквально шатало, перед глазами всё плыло, мысли разбегались
— юркие маленькие тени, точно мыши, прячущиеся по углам. Гарри
погнался было за одной, но тут его лоб звонко ударился о
столешницу, хорошо хоть мимо тарелки. Он со стоном выпрямился.
Нужно было поговорить с Томом.
Усталость отступала, стоило лишь взяться за дневник; и этот раз
не стал, конечно, исключением. Гарри трепетно перевернул
обложку.
«По-прежнему 26 июля
Дорогой Том!
УГАДАЙ ЧТО
я нашёл жильё в волшебном мире!!!
Так, ладно, по порядку.
Купил всё, что нужно, даже больше: мантии (приличные, как ты
сказал), ещё разную другую одежду, книжки, телескоп, весы, котёл,
чернила — это ты и так заметил, думаю, а ещё я сейчас пишу ПЕРОМ,
вот так-то…»
Писать пером, по правде говоря, оказалось дико неудобно. Гарри
почесал в затылке, а затем оторвал от пергамента узкую длинную
полоску и обмотал её вокруг стержня в несколько слоёв, создав
утолщение, которое гораздо ловчее ложилось в пальцы. Том, тем
временем, стёр написанное им и отвечал, как обычно не скупясь на
комплименты:
«И впрямь — пропустить было бы трудно.
Тебе стоит посвятить какое-то время чистописанию, — твой
почерк совершенно никуда не годен. Ты ведь не хочешь, чтобы в
«Хогвартсе» у тебя возникли из-за этого проблемы?»