Будь Петунья богомерзкой ведьмой, как её ужасная младшая сестра,
она бы прокляла покойницу на вечные муки в аду — но Господь, в
неизмеримой милости своей, хранил миссис Дурсль от этого, а муки в
аду Лили обеспечила себе сполна своими собственными стараниями.
Дети, как со вздохом решила Петунья, не отвечают за грехи отцов,
даже настолько отвратительных как Джеймс. Раз Бог ниспослал ей
такой крест, значит следует принять его и нести терпеливо, как
положено доброй христианке.
Но крест оказался тяжелее, чем Петунье думалось сначала. Едва
необходимые формальности были улажены — а на это ушла целая прорва
нервов, ведь объяснить появление ниоткуда годовалого ребёнка без
документов, а уж тем более добиться опеки над ним, было отнюдь не
просто — мальчишка тут же показал свой норов.
Сперва это было ещё не так заметно. Он был слишком уж тихим —
Петунья и не думала, что ей когда-нибудь захочется, чтобы ребёнок
плакал, но этот не плакал вообще, совсем, никогда, и было
в его молчаливо блестевших ярко-зелёных глазах что-то жутковатое.
Его первым словом было не «дя!» («дай»), как у Дадлика, не «мама»,
«папа», «ёё» («ещё») или что-нибудь другое столь же милое и
непосредственное. Нет, глядя на новогоднюю ёлку в гостиной, он тихо
и отчётливо произнёс «иллюминация». Это стало его первым
словом.
Он и вообще развивался ненормально быстро, особенно по
сравнению с Дадликом — например, оба они уже умели ходить, но этот
ходил не так, как её сыночек, забавно топая и
переваливаясь, нет, он держался прямо и уверенно, будто взрослый; и
многое другое он делал не так, как надо бы — к примеру, взял и
каким-то таинственным образом сам выучился читать. В три с
половиной года, а ведь Дадлик сносно запомнил буквы только в пять,
уже в подготовительной школе. Ведьмино же отродье, казалось, вовсе
нет необходимости чему-либо учить, и это было невероятно
неестественно для ребёнка.
Дадлик любил мультики, сладости, видеоигры и беготню с
товарищами. Ему нравились новые яркие игрушки. Этот
мальчик ничего не любил, кроме всё новых, часто совсем не по
возрасту, книг. Он бегал только если Дадлик специально вытаскивал
его поиграть, буквально заставляя общаться с соседскими детьми. Ему
нравилось забиваться в тесные, тёмные углы и молчаливо, угрюмо
сидеть там, мечтая неизвестно о чём. Дадлик обожал покушать, и
легко набирал вес. Подкидыш оставался тощим — много он ел, мало ли,
казалось это никак на него не влияет. Дадлик предпочитал футболки с
рисунками и не выносил колготок — поднимал страшный визг, когда
приходилось поддевать их для тепла на зимнюю прогулку. Сын Лили
равнодушно принимал любую одежду — даже самые колючие шерстяные
свитера не заставляли его хныкать и чесаться. Он в целом принимал
всё равнодушно, не выказывая ни жалоб, ни благодарности.