"Для чего все это?" – спросил и себя, и Господа.
Успокоил дыхание. Поднял голову. Вытянул руки ладонями
вверх.
"Аллах Всемогущий! Нет у меня сомнений в твоей правоте.
Благодарю тебя за все! И, если мне суждено, как и Ибрахиму,
готовому пожертвовать своим сыном Исмаилом по твоему велению,
значит, я пожертвую своим сыном! И верю, что ты также спасешь его,
как спас и Исмаила!"
Положил руки на колени. Дышал уже ровно. Все понимал. Если уж
взял на себя роль лидера, повел за собой тысячи и тысячи своих
единоверцев, свой народ, то обратного пути уже нет. Все обратные
пути – дороги труса и предателя. Откажись любой в его окружении
отдать своего сына – его бы не осудили. Может, и Шамиля бы не
осудили. Поняли его отцовские чувства. Но тогда он сам уже не смог
бы дальше что-либо потребовать от всех. Должен был бы удалиться,
оставив роль вождя. А он верил, что это его судьба. Он избран. Он
доверился всемогущему Аллаху, принимая такое решение. Взвалив такую
ношу. Это его крест. Ему его и нести. Он должен спасти свой народ.
Ему не нужно никаких оправданий. Если он не отдаст своего сына,
погибнут тысячи сыновей других отцов и матерей. Такова цена. Он
знал, на что шел. С самого начала знал, что возможно окажется в
такой ситуации, когда придется жертвовать самым дорогим. И зная о
возможных жертвах, твердо решил, что не остановится ни перед чем.
Иначе не имело смысла вставать и идти по этой дороге. С самого
начала он вверил себя в руки Господа. Надеялся, что минует его чаша
такой жертвы. Не миновала. Значит, так угодно Всевышнему!
"Благодарю тебя за все!" – еще раз произнес про себя Шамиль.
Он надеялся, что сын сможет его понять. Будучи почти все время
рядом с отцом, девятилетний мальчик воспитывался без оглядки на
возраст: как мужчина, как воин. И хоть и сидел подолгу на коленях
отца, не был ни баловнем, ни изнеженным.
"Об одном прошу тебя, Всевышний! – Шамиль уже слышал шаги
Бартихана и Джамалэддина. – Чтобы он все понял!"
Сын, войдя, сразу бросился в объятия к отцу. Шамиль расцеловал
его, гладил по голове. Джамалэддин не видел, что лицо самого
дорогого для него на свете человека исказила гримаса. Даже в такой
жуткий для любого мужчины момент, даже ненадолго, Шамиль не смог
себя заставить побыть просто отцом, попрощаться как принято в
обычной семье, найти те слова, которые сказал бы любой папа своему
чаду. Он не мог перестать быть имамом и вождем. Не мог ни на
секунду.