И тут же резко опустил крышку — в
коридоре кто-то заорал дурным от испуга голосом:
— Док! До-ок!
Дверь каюты хлопнула, и док побежал
по коридору, а потом затопал по лестнице с криком: «Я тут! Кого?» А
Мишель осталась лежать рундуке, со связанными руками и поджатыми
из-за тесноты ногами.
И как она, если что, сможет в таком
положении развязать руки и схватить нож? Хотя… Мысли о ноже было
последним, что приходило ей сейчас в голову. Ей все ещё было
страшно оттого, что наверху шло сражение. До неё доносились то
азартные и свирепые вопли — дерущихся, то крики боли или ужаса —
раненных или умирающих. И от этого снова холодели руки и ноги,
будто она сама уже гибнет.
И глупые слезы все катились и
катились из глаз, и вытереть их было нечем, кроме кулаков да грубой
веревки, стягивающей её запястья. От особенно громких выкриков
Мишель замирала, прислушиваясь, и снова плакала.
А потом на короткой лестнице, ведущей
в их офицерский отсек, послышались шаги. Шло, бежало, прыгало явно
несколько человек — они возбужденно переговаривались, кто-то
стонал, кто-то выл на высокой ноте. И над всеми этим слышалась
быстрая речь дока, раздававшего команды. Дверь каюты грохнула о
стену, и шаги застучали совсем рядом с рундуком. А может, так
только казалось, потому что Мишель прижималась ухом к его такой
надежной и крепкой стенке?
— Сюда, сюда! — Это суетился док. И
после чьего-то резкого вскрика, прервавшего вой, он гаркнул: — Да
осторожней ты, дубина!
— А Билли куда? — запыхавшийся
бас.
И снова док:
— На пол давайте. Билли немного
подождет. Подвиньте его вперед, балбесы! Не видите, что ноги
свисают? Так, хорошо. А теперь: кто мне поможет с раненными?
На несколько мгновений в каюте
наступила тишина, в которой отчетливо слышалось надсадное дыхание и
тоненький скулеж, видимо, раненного. Потом какая-то толкотня,
возмущенные выкрики: «Эй, почему я?» И тут же повеселевшие голоса в
ответ: «Ха-ха! Ты самый молодой!» — и удаляющиеся шаги.
— Давай, Олли. — Снова док. — Сейчас
быстро справимся с Эмилем, а потом возьмемся за Билли.
Мишель слышала, как зазвякали
инструменты, булькала жидкость в больших бутылях, как раздавались
тихие команды: «Рому плесни сюда» или «Ну-ка, воды», «Подай вот ту
штуку, да, да, эту, идиот!» — и чертыхания дока, когда помощник
попадал впросак. Опять звяканье — инструментов, склянок, опять
шумное, судорожное дыхание помощника.