И — запах пороха, ружейного масла,
ваксы для матросских башмаков и все перебивающий, удушливый дух
свежей крови.
Тихая мольба: «Док, я больше не
могу!» прозвучала почти в унисон с отчаянными мыслями Мишель. Она
перестала чувствовать руки и ноги из-за неподвижности — нужно было
бы перевернуться на другой бок, а ещё — ей ужасно хотелось в
гальюн.
— Так, давай-ка опустим Эмиля на пол,
а Билли переложим на стол, и сходи, проветрись немного. Я пока без
тебя тут…
Мишель прислушалась не к тому, как
док и неизвестный матрос меняли местами раненных, а к звукам на
палубе. Теперь там стало намного тише — быстрых шагов у неё в
рундуке уже слышно не было, значит, ходили медленно, но вот окрики
и короткие разговоры хоть и приглушенно, но долетали. Только это
уже были не вопли. Да и выстрелов больше не было.
А ведь она даже не заметила, когда
бой закончился. Мишель снова прислушалась к себе. Боги Пятерицы!
Если она сейчас отсюда не выберется, то просто скончается!
Дверь каюты хлопнула, поспешные и
неверные, сбивающиеся шаги простукали по коридору, а потом — по
лестнице и дальше, на палубу. Ага, значит, помощник со слабыми
нервами убежал. И только теперь Мишель решилась тихонько позвать
дока.
— Ах ты ж!..
Док который чем-то позвякивал, но, едва услышал голос Мишель,
ринулся к рундуку.
Неловко дернул крышку, она подалась не с первого раза, и Мишель не
произвольно сжалась от яркого света, хлынувшего в лицо и
ослепившего. Прошептала:
— Мне нужно выбраться отсюда,
док!
Он сморщился и тылом кисти потер себе
лоб. А Мишель проморгалась и забыла, как дышать, — и пальцы, и
ладони, и даже выше запястий руки у дока были в крови.
— Давай-ка сама развяжись. —
Скомандовал он.
Мишель попыталась отпустить конец
веревки, но ладони, ничего не чувствовавшие, не разжимались. И она
глянула на дока.
— Затекли. — Прошептала, сглотнув
сухой ком в горле.
— Зубами, — подсказал док, держа руки
чуть растопыренными и даже не пытаясь помочь.
Она согнулась, дотянулась зубами до
веревки, ухватила кончик, выпавший из бесчувственных ладоней,
дернула изо всех сил.
— Ну вот сама смогла. — Усмехнулся
док и поднялся. — Выбирайся давай.
И вернулся к столу, на котором, прямо
на окровавленной ткани, ещё недавно бывшей чистой, лежал мужчина —
со стола свешивалась его огромная ручища.