И каждую секунду, сооружая себе
лежанку из отобранных вещей, поглядывала на похлебку. Когда с
постелью было закончено, еще, наверное, полминуты удерживала себя
от того, чтобы не броситься к раковине-плошке. Пошла неспешно,
чувствуя, как болит и дергает от голода живот.
Плошка была ещё горячей, и снова
пришлось использовать ткань, но похлебка уже не обжигала, и Мишель
маленькими глотками принялась её пить. Когда дыхание кончилось, она
заставила себя отставить плошку и отвернуться. И так сидя и глядя
куда-то в сторону шумящего вдали океана, Мишель разрешила слезам
капать на рубашку, заменившую ей нынче платье, такую грязную и
мятую, что даже в темное было стыдно.
Кем бы ни был человек, по чьей воле
она оказалась здесь, она его найдет. Выберется отсюда, найдет
ответы на все мучащие её вопросы: кто, почему, для чего. И все
равно будет счастливой!
И только после этого решения Мишель
позволила себе снова взять плошку в руки и закончить поздний ужин.
И ничего, что в варево падали слезинки, а на дне стайкой двигались
песчинки. Соли слезы не добавят, поэтому поплакать можно, её все
равно никто не видит, а что песок на дне… Она его и не заметит.
Добавка к пятой главе
— Смотрите, мадмуазель, это
жемчужина. Я купил её у берегов Крустаса.
Яркое весеннее солнце пронзало
перламутровое чудо, и шарик будто светился изнутри белым молочным
светом. Тонкие, совсем ещё детские пальцы осторожно сняли жемчужину
с мужской ладони. Голубые глаза девочки смотрели внимательно и
немного косили — она поднесла жемчужину к самому носу.
— О, она теплая, господин
Гратин, — выдохнула девочка тихо, будто боясь, что жемчужина улетит
от громкого звука.
И подняла на него удивленные
глаза. Гратин улыбнулся.
— Да, мадмуазель. А все потому,
что создана она живым существом, которое грело её собой, дарило
тепло своего сердца и свой перламутр.
Девочка завороженно
рассматривала жемчужину.
— Наверное, это для какой-нибудь
важной госпожи, — проговорила тихо. — Жемчужинку завернут в тонкие
нити из серебра и оставят ей окошко, чтобы она сияла оттуда.
Да?
Гратина улыбнулся и
вздохнул.
— Это вам, мадмуазель.
В детских глазах — удивление,
восхищение, неверие.
— Мне? — шепотом.
— Да. К вашему
приданому.
Девочка повернулась к бабушке,
осторожно, на цыпочках прошагала к её креслу, неся заморское чудо в
ладошке ковшиком.