— Бабушка, смотрите! Она
прекрасна! Господин Гратин подарил её мне!
Взгляд старухи встретился с
взглядом немолодого грузного мужчины поверх детской головы в белых
кудряшках. Мужчина скривил горестно губы и пожал плечами: в память
о друге, почему нет? Кто ещё побалует малышку, как ни он? Ему так
редко удается к ним попасть. Может, подарок и поэтому тоже — как
просьба простить, что не может чаще?
Проснулась от резкого звука, то ли
приснившегося, то ли прозвучавшего на самом деле.
Мишель сонно похлопала ресницами,
огляделась. Вокруг стояла глухая ночь, ни одного человека
поблизости, и только звезды по-южному ярко светят с неба. Взгляд
вернулся к морю, затем к пляжу, и Мишель вдруг поняла, что костер
почти догорел, лишь несколько угольков светятся на песке. И она
поспешно бросила на них кусок плавника и дула до тех пор, пока
слабый огонек не прорвался через пепел и не заплясал на сухом
дереве. Она с трудом встала со своего бревнышка, отполированного
морем и ветром. Вооружилась мачете и двинулась к кромке прибоя.
Не поверила глазам — вместо большой
воды перед ней были лужицы и мокрое дно. Охнула про себя: ну до
чего она недогадливая! Ведь ночь, отлив! И это прекрасно: на
обнажившемся дне её ловушка была хорошо видна, и опасения, что
тащить её из воды будет трудно, не оправдались. Правда, наполнена
она была не так уж сильно — наверное, ещё мало времени прошло для
её наполнения.
Мишель подобрала её, но смотреть улов
не стала — темно. Но вот кое-что из того, что океан оставил на дне,
было видно достаточно хорошо и показалось ей интересным. Используя
свою ловушку как мешок для находок, подобрала несколько закрученных
раковин и несколько плоских половинок, выбирая те, что покрупнее.
Одна была настолько большой, что вполне могла бы заменить тарелку
или плошку. Если вспомнить, что ты не на званом вечере и не
привередничать по поводу формы.
Мишель осторожно переступала
израненными ногами между блестевшими в свете звезд лужами и
радовалась: теперь у неё есть посуда! Можно будет и воды набрать, и
попробовать сварить живность, которая тоже водилась в лужицах,
оставшихся после отлива.
Надо было возвращаться к костру,
проследить, чтобы он не потух, и разобрать собранное. Глаза
смотрели вокруг и взяли бы ещё и того, и сего, чтобы потом, утром,
при свете дня рассмотреть пристальнее, но уставшие руки давали
сигнал, что хватит. И Мишель усилием воли оторвала жадный взгляд от
богатств морского дня и пошла к снова затухающему костру.