Но не могла же она быть пьяной?
Откуда здесь, на острове, спиртное?
А Мари все болтала и болтала. О том,
как они ходили к роднику, сколько вещей осталось на берегу, что
ткань на платье у новенькой миленькая, что сама она тоже миленькая
и совсем не засмоленная на солнце, как все они.
Мишель хмурилась. Сама она говорила
бы по-другому. Начала бы с того, что хочет вступить в их общину, но
не как монахиня и не как послушница — это не её путь, и пусть её за
это заранее простят, — а как равноправный партнер. И надо было
сразу остановить Мари, взять разговор в свои руки и самой
рассказать кто она и что умеет, чем может быть полезна и какие у
неё планы. Но Мишель упустила пару драгоценных мгновений, пока
рассматривала фигуры общинниц, и внезапный вопрос самой старшей,
что сидела у огня, застал её врасплох.
— Еда какая у тебя есть? — спросила
так, словно Мишель обязана была явиться на остров с мешками
провизии и первым делом предъявить их старожилам.
Странное начало разговора, но пусть.
Начнем как получается, хоть бы и с еды, а там переведем разговор в
нужное русло. Правда, еды у Мишель не было, и она отрицательно
качнула головой. И решила все же продолжить разговор так, как
надо.
— Разрешите представиться. Меня
зовут Мишель Эрсан. — Предложила в меру дружелюбно, чтобы не
показаться навязчивой или, того хуже, заискивающей, но при этом не
выглядеть заносчивой или гордой.
Огляделась. Дружелюбие это хорошо и
правильно, но… Но никто не спешил делать шаг навстречу:
представляться или хотя бы приветственно кивнуть.
Злые глаза старшей обежали всю
фигуру Мишель — и грязные волосы, и мокрое, вывалянное в песке
платье, бывшее когда-то хоть и не самым дорогим, но довольно легким
и изящным, и на осанку обратила внимание, и на расправленные плечи.
И на гордо поднятый подбородок — тоже.
— Что проку с тобой знакомиться?
Думаешь, как привезли сюда, так тебя кормить станут? Дураков нету
обихаживать тут кого попало! — Сказала, качнувшись вперед, будто
плюнула, а выражение на лице все то же — неприязнь и
брезгливость.
Так. Эту злую даму Мишель услышала.
Ну а остальные? Блаженная смотрела молча и все так же улыбалась,
только брови свела, будто грустила о чем-то. И верно.
— Надо пожалеть бедняжку! — сказала
ломким голосом, какой бывает после простуды. — Её бросили здесь
одну, как и нас. Как ей выжить? Надо помочь. Бог велел всем
помогать, если кто нуждается.