Разувшись, и спрятав обувь в котомку, Архип подвернул гачи
штанов и... С удивлением обнаружил, что по дальней от него части
брода, через реку, уже почти около дальнего берега, переходит
одинокая неуклюжая фигура.
- Никифор, бесы тебя язви! Стой, полудурок! - заорал он, что
есть мочи.
Пьяница услышал. Обернулся, дурашливо сплясал что-то и сделал
неприличный жест, а потом выскочил на песчаную отмель и опрометью
бросился в сторону леса.
Удивленный Архип замер. И что это было? В то, что в пропитанной
брагой душе Никифора могло поселиться раскаянье, породившее
отчаянную смелость, колдун не верил. Не того пошиба был человек.
Гнилой и ничтожный, не пригодный ни к чему. Скорее, он от обиды
удумал очередное представление. Сейчас отсидится в придорожных
кустах, а потом выскочит и будет всем рассказывать, какие ужасы за
ним гонялись, пока он бедный несчастный детей спасать бегал.
Пытался же? Пытался. А что не смог, ну то не его вина... И
сердобольный люд опять будет его жалеть, вкусно кормить да сладко
поить. Но разбираться в блажи посетившей пропитую башку Архипу было
не досуг, времени оставалось все меньше, солнце уже начало
клониться в сторону гор Пояса, светлого времени оставалось часа на
четыре, а ночевать в тайге в планы не входило. Посему, больше не
тратя время на размышления, он ступил в ледяные воды Мавкиного
Брода.
Лес нависал над колдуном мрачной несокрушимой стеной столетних
сосен и елей. Густой подлесок из плотно переплетенных ветвей
какого-то колючего кустарника покрывал все пространство между
древесными исполинами, не оставляя ни одной лазейки, чтобы хоть
как-то пробраться сквозь свою стену, внутрь в мягкое подбрюшье
северной хвойной тайги. Лес давил, отпугивал, угрожающе буравил
многочисленными пустыми глазницами дупел, выл, рычал и хохотал
какофонией птичьих и звериных звуков, словно намекая подходящему,
что его, глупца, под сенью этих древних чертогов ждут только
страдания и мучительная смерть.
Архип никогда не боялся Леса. Опасался и уважал, да, не без
этого. Да и глупо было не уважать настолько удивительную сущность.
Но не боялся. Ни самого Леса, настолько древнего, что уже почти
обрел собственный разум, ни того множества естественный и
сверхъестественных опасностей, что таились в его недрах. Но
удушающая лавина угрозы, обрушившаяся на него из-за стены деревьев
была настолько плотной, тяжелой и ощутимой, что он невольно
остановился в нескольких десятках шагов от границы, не в силах
продвинуться хотя бы и на шаг. Ноги, словно бы прилипли к земле,
голова потяжелевшая, казалось, до целого пуда, неумолимо тянула
вниз, в траву, прилечь, отдохнуть. Да, что говорить, если каждый
вздох и тот приходилось проталкивать в грудь колоссальным
напряжением воли. Пошарив в сумке, Архип вытащил сложенный вчетверо
платок. С великой тщательностью развернутый, тот явил красочное и
выполненное с великим умением изображение полевой мыши, вышитое
талантливой женской рукой. Набросив платок на плечи, колдун
зашептал: