- Но ваш полицмейстер, как вы сказали, Фогель? Так вот, он мне
ничего о конфликте со священником не рассказывал.
- Так отцу Питириму этот скандал тоже никуда не упёрся. К тому
же Фогель в курсе его махинаций и, при надобности, запросто может
организовать ему неприятностей на ровном месте. И поедет наш
батюшка каких-нибудь чукчей духовно окормлять.
- А что за махинации, если не секрет?
- Да так… лучше расскажите, что у вас за планы на меня? Я вашу
фабрику видел, никакой гальванической или электрической мастерской
у вас нет.
- Пока нет. Но это очень перспективное дело, а вы, кажется,
недурно разбираетесь в нём?
- Немного.
- Бросьте. Ваша скромность – делает вам честь, но сейчас она
неуместна. Сейчас ради эксперимента, делают электрическое освещение
на мосту императора Александра II.* Вот-вот должны окончить
работы. И если дело пойдет, очень многие богатые и знатные люди
захотят себе такую новинку.
- Вполне возможно.
- Вот-вот. Другое направление, то, что вы называете –
автоматическим оружием. Сейчас, конечно, энтузиазм в военном
ведомстве поутих, но кто знает, как оно повернется завтра?
- А что с беспроволочным телеграфом?
- А им вы займетесь сразу же после доставки необходимого
оборудования, что случится довольно скоро. Я навел все необходимые
справки и, как только будет готов действующий образец, займусь
оформлением патентов. Причем не только у нас, но и
заграницей.
- Это всё, конечно, интересно, но куда мы сейчас
направляемся?
- Всё-таки не выдержали? – засмеялся Барановский. – Сейчас в
штаб, отметить ваше прибытие. Затем я вас отпущу, а сам отправлюсь
на полигон. Комиссия из ГАУ меня заждалась.
- Что-нибудь случилось?
- Нет, а почему вы спрашиваете?
Будищев на минуту сбросил с себя маску безразличия и, пытливо
взглянув в глаза инженера, осторожно подбирая слова, ответил:
- Да как вам сказать, Владимир Степанович. Просто каждый раз,
когда вы вспоминаете про эти испытания, у вас такой вид, будто на
расстрел собираетесь.
Лицо изобретателя дернулось, как от нервного тика, и сквозь
маску деланного веселья проступило отчаяние. Некоторое время он
молчал, собираясь с мыслями, затем прочистил горло и с неподдельной
горечью сказал:
- А от вас ничего не скроешь.
- Что, угадал?
- Можно сказать и так.
- И в чём проблема?
Барановский тяжело вздохнул. Он не любил посвящать других в свои
неприятности, но тяжесть, навалившаяся на него в последнее время,
была слишком велика, и ему до смерти захотелось с кем-нибудь
поделиться ею.