Я тебя не трону, Ты не
беспокойся.
Для друзей казак просил да
благословенья
чтобы были хлеб да соль
Во мирных селеньях
Ойся, ты ойся, Ты меня не бойся,
Я тебя не трону, Ты не
беспокойся.
Ойся, ты ойся, Ты меня не бойся,
Я тебя не трону, Ты не беспокойсяю
Передав Стёпке управление руками – почему-то сложно было
одновременно танцевать и выбивать ритм – я приступил к передвижению
ногами. Лезгинку мы с ребятами танцевали не хуже лезгин. Потом,
поймав песней ускоренный ритм, я перестал стучать по животу, а
приступил к похлопываниям ладонями по коленям, пяткам и носкам,
чередующимися с переступанием ног и вскидыванием рук вверх и в
стороны. Этакий винегрет из лезгинки и казачьего пляса.
Через некоторое время Стёпка уже сам
орал «Ойся» и исправно дрыгал и переступал ногами.
- Я вот тебе сейчас всыплю, «Ойся- не
бойся», - вдруг раздался рык Стёпкиного отца. – Ты почто, стервец,
всё стойбище разбудил?
- Так, тятька? Ярило уже встаёт, а вы
всё дрыхнете! – весело вскрикнул Стёпка.
Тимофей оглянулся на солнце.
- Точно! Проспали, чай? – удивился
Тимофей. – Что же ты раньше не разбудил, стервец?
- Ты уж определись, батька, за что ругать станешь, - сказал я и
побежал на берег собирать рыбу.
А на вечернем привале Стёпка уже танцевал и пел по указке самого
Тимофея. Причём, отстукивая ритм на небольшом, вроде шаманского
бубна, барабане.
- Ишь ты! Словеса какие нашёл, стервец! – это, видимо, у Тимофея
было любимое слово в отношении младшего сына. - А еще просил казак
правды для народа. Будет правда на земле будет и свобода. Надо же…
Правда и свобода…
На переволоке стояло сельцо в котором
жили ногайцы и казаки. Они сами себя называли "казаками". Ногайцы
мзду брали за провоз, казаки занимались, собственно, переволокой.
Вот тут пришлось попотеть всем. Вещи выложили из стругов и
поволокли в сторону Волги, до которой, я посчитал, было около
двадцати тысяч шагов. Почему около? Да, сбивался со счёта несколько
раз. Однако строение типа «вигвам» было оставлено в сельце, как и
некоторое другое имущество. Была оставлена и моя мачеха. Тут я
понял, что меня тоже оставят здесь и заныл:
- Тятька! Тятька! Ну возьми меня с
собой! Возьми! Я вам пригожусь.
Мне почему-то стало страшно тут
оставаться с незнакомыми кочевниками. Хотя я видел, что Тимофей дал
старосте селения какие-то деньги, однако мне не понравилось, как
староста смотрел на меня и на мачеху с пацанёнком. Смотрел,
прицениваясь, как на товар, а не на людей. Или нет… Смотрел, как на
людской товар, осматривая руки, ноги. А вот Тимофей глянул на сына,
словно прощаясь.