— Сечь!
— За ущерб, причиненный купцу торговой гильдии господину Ардену,
упомянутый камень, стоящий на перекрестке дорог, постановлением
королевского суда следует выкопать, подвергнуть двадцати ударам
плетьми, а после утопить! Во имя Вландерена! Во имя короля!
— Во имя короля!..
И, кажется, последний выкрик множества голосов потонул в моем
истерическом смехе.
Нет, если это инсульт… или что-то похожее… что же, видения, по
крайней мере, забавные. Говорят, перед смертью у человека перед
глазами проносится вся его жизнь, в таком случае не соврали, хотя
перепутали: я никогда не вела гражданский процесс, но воспоминания
из университетского курса привели меня почти что в восторг. Высечь
камень — да, так и было, и камни секли, и телеги, так что это —
реконструкция? Снимают кино? В кои-то веки расщедрились на
профессиональных историков в качестве консультантов? Похвально.
И я была абсолютно не рада, когда меня выдернули куда-то и
поволокли, — возможно, бригада скорой помощи? Я все еще ничего не
видела, кроме света, теперь уже мягкого, в котором проступали
неясные очертания, сложившиеся в фигуры людей. Я слышала крики как
сквозь вату в ушах, но отчего-то мне не хотелось, чтобы кто-то
прерывал это… этот сон? Эти галлюцинации? Что это вообще
такое?
— Не надо, пустите, пожалуйста, я не хочу, — слабо отбивалась я,
а внутри меня, так глубоко, что я даже не различала — чувствовала,
скорее — рассудок вопил: доктора разберутся, они знают, что пациент
может быть не в себе, тебе окажут помощь, обязательно, только
терпи. И теперь во всем теле была боль — и нога, она странно
простреливала при каждом моем движении.
А потом свет стал феерически ярок оттого, что мне залепили
пощечину. И пропал, словно его и не было.
Я зажмурилась инстинктивно, а затем открыла глаза.
— Что ты творишь, Йоланда?
Я тяжело хохотнула, широко провела рукой по внезапно вспотевшему
лицу и получила пощечину снова.
— Тебе не поможет! — И я рассмотрела, как женщина лет сорока… —
нет? Старше? Моложе? — протянула ко мне руку и больно схватила за
волосы, а у меня не было сил ей сопротивляться. Доктор, которая не
хочет, чтобы я умерла? Но зачем хватать за волосы? — Ты не
избежишь, потому что нам это необходимо! Поняла? Ты меня
поняла?
— Я федеральный судья, — зачем-то сказала я. Ну да,
неприкосновенность. Отчего-то происходящее меня до крайности
возмутило: реанимируйте, ладно, но зачем же пощечины раздавать? И
не пропадала странная эйфория… и запахи я начала различать, и
несмотря на то, что лет мне было немало и стесняться многого я
должна бы уже перестать, я понимала, что при таком приступе
случиться может все что угодно…