Ноги сами принесли меня на кухню.
Взгляд отыскал нож — тонкое лезвие тускло поблескивало на магнитной
ленте. Если я сейчас воткну его в горло, сколько времени пройдет,
прежде чем я истеку кровью? Слишком много для этой реальности,
невыносимо много. Я переместился к окну, дернул раму, одним ударом
выбил москитную сетку. Перевесился через подоконник и… услышал, как
Кира напевает в спальне:
— В темном склепе равнодушном,
Где не слышно слов,
Спят усталые игрушки
И не видят снов.
Я застыл, не в силах сдвинуться с
места. Что это? Галлюцинация? Бред потерявшего надежду разума? Или
Кира жива, а все, что я видел раньше, было мороком, предупреждением
для меня, чтобы не лез не в свое дело? Пожалуйста, пусть это будет
так! Я согласен на все и готов провести хоть всю жизнь в одиноком
домике в глуши. Я согласен даже умереть, лишь бы Кира и дети не
пострадали!
Звук пения прекратился. Кухня
погрузилась в жуткую зловещую тишину. Я боялся сделать шаг,
разрушить хрупкое мгновение, в котором сестра была жива. До слуха
донесся неясный шорох, возрождая безумную надежду. Я слез с
подоконника и медленно направился в спальню.
Кира лежала на полу.
Но теперь я слышал шум текущей в
кухне воды, звон посуды, которую Кира обычно ставила в
посудомоечную машину, скрип петель кухонных шкафчиков. Виски снова
обожгло болью, во рту появился металлический привкус. Я мотнул
головой, отгоняя приступ, и увидел, что Кира стоит в дверях кухни.
Перевел взгляд в спальню — ее окровавленное тело лежало на том же
месте. Снова повернул голову, но совсем немного — так, чтобы
одновременно видеть и коридор, и часть комнаты. Головная боль
усилилась, мир раскололся на две реальности, каждая из которых
стальной иглой вонзалась в мой обессилевший разум.
Кира улыбалась и смотрела на
меня.
Кира лежала на полу с проломленным
черепом.
Какая из реальностей настоящая? Или
мне предлагается выбор? Тот, кто играет со мной, хочет, чтобы я
принял решение? Я шагнул в сторону кухни, к застывшей в дверях
сестре и увидел, как улыбка на ее лице сменяется ужасом. Голова
Киры дернулась, как от сильного удара, и на ее левой скуле
появилась глубокая вмятина. Я ощутил тяжесть в руке, опустил голову
и понял, что сжимаю в руке окровавленный молоток. Попытался разжать
пальцы, но тело не слушалось. Я почувствовал, как рука с молотком
начинает подниматься, занося его над головой Киры. Нет, нет,
пожалуйста! Я не хочу делать этого! Не хочу! Но рука вопреки воле
устремилась вниз, и на этот раз я своими глазами увидел, как боек
врезается в висок сестры, услышал, как хрустят раздробленные кости
ее черепа. Тело Киры осело на пол. Контроль над телом вернулся.
Молоток выпал из пальцев, с глухим стуком упал мне под ноги. Капли
крови брызнули на ботинки, пронзительно алые, болезненно яркие.
Меня затошнило. Я закрыл глаза, пытаясь удержаться в сознании, не
сойти с ума от ужаса и отчаяния, и снова услышал тихий напев: