— Почему? — По его тону я понял, что
он не собирается сдаваться. — Я предлагаю вам несложную работу за
очень хорошие деньги.
Именно это меня и смущает, подумал я,
а вслух ответил:
— Мне сложно работать, когда я не
понимаю мотивации клиента. Обычно ко мне приходят с просьбой
отыскать пропавшего родственника или друга, помочь разобраться в
семейной ситуации, но никак не найти совершенно постороннего
человека во имя абсолютно непонятных целей.
Осокин задумался. Несколько минут
постоял, уставившись в одну точку, затем тяжело вздохнул и
проговорил:
— Видите ли, я не зря упомянул дело
Красильникова. Вы тот, кто понимает, почему ему нельзя было
позволить сесть в самолет. Бог знает сколько бед принесли бы те
формулы, попади они в руки конкурентов. Так вот, у меня есть
основания предполагать, что Соболю удалось то, что не удалось
Красильникову. А это значит, что мы уже опоздали на шестнадцать
лет. Мне нужна, — он сделал паузу, словно подбирая слова, — любая
информация о том, с кем он контактировал перед исчезновением, с кем
общался внутри института. Ведь есть вероятность, что его просто
использовали и разработки вывез кто-то другой.
— А Соболя закатали в асфальт, —
кивнул я.
Осокин позеленел.
— Н-нет, — запинаясь, произнес он, —
найденные кости… принадлежали совсем другому человеку.
— О, я не это имел в виду. — Увидев
его замешательство, я смутился. — Я просто пошутил. Неудачно.
В кабинете повисла тишина. Осокин
ждал моего ответа, а я, не стесняясь, обдумывал его слова,
параллельно вспоминая о деле четырехлетней давности, к которому
меня привела случайность.
В беседе с клиентом, нанявшим меня
разыскать нечистого на руку жениха своей дочери, укравшего, помимо
прочего семейного добра, боевые награды деда, я имел неосторожность
высказать мнение о мерзавцах, для которых трагическая история
страны лишь повод для наживы. Со временем разговор перетек в более
абстрактное русло, коснулся патриотизма, и я упомянул, что, хоть и
не считаю себя ярым патриотом, уверен, что если гадить в своем
собственном доме, то лучше в нем однозначно не станет. Спустя три
месяца у меня на пороге появился представитель власти, и я оказался
вовлечен в промышленные секреты госкорпораций.
Работа шла тяжело, мне приходилось
продираться через множество запретов и ограничений, связанных с
защитой технологических и коммерческих тайн, но я чувствовал, что
занимаюсь действительно важной задачей. Красильников был сволочью,
пытавшейся продать новейшие научные разработки за границу; упустить
его значило обесценить годы исследований целого сообщества ученых.
И я ни о чем не жалел, хоть и стал свидетелем довольно грубой
работы спецслужб.