Поэзии больше не будет. Не для него.
Мы в саду совершенно одни. И Вселенная на ветках склонившихся
сосен.
Накадзима, весь в белом, в смертной одежде, встал на колени на
приготовленное для этого татами, вздохнул, короткий меч он держал в
ножнах правой рукой. Левой взял приготовленную по случаю чашку сакэ
и выпил ее в четыре глотка.
— Глоток раз, — вспомнил я детскую считалку. — Глоток два.
Глоток три. Глоток — умри…
Оградка из бумаги уединяла нас в нашем одиночестве. Накадзима
уронил чашку на циновку и взял короткий меч в обе руки.
Я сделал два шага и встал у него за спиной. Начали.
Едва шевелясь, Накадзима сбросил с плеч погребальные одежды,
оставшись полуголым, до замотанного белым живота.
Медленно вынул лезвие, ножны положил рядом, очень ровно —
аккуратист. Обернул половину короткого лезвия листом почтенной
этидзэнской бумаги, взял одной рукой за рукоять, другой за
обмотанное бумагой лезвие, острием вниз, к себе.
Я беззвучно вынул Огненную Сутру из ее ножен и легко, как цветок
расправляет лепестки, поднял лезвие над головой. Мой удар будет
безупречен, никто не заподозрит леворукого направления, и Накадзима
будет удовлетворен.
Накадзима один на один с лезвием, медлит. А кто бы не
медлил?
Но нанес удар он значительно раньше, чем это стало неуместно и
вымученно. Вовремя.
Не помню, вскрикнул ли он, или скрипел зубами.
Я не шелохнулся, я видел лишь его спину и шею, покрывшуюся
капельками пота. Видел, как он корчится на собственном лезвии.
Рывками он тянет лезвие влево, мало, слишком мало, еще меньше.
Давай знак. Давай же знак — я жду.
Отвратительный пузырящийся звук вспоротых внутренностей.
В дуновении ветра солнце вывалилось из-за облаков, и на его кожу
упали тени сосновых веток в высоте над нами. Теплые солнечные
пятна…
Накадзима все не дает знака. Стонет, плачет — его душа, не
решаясь протиснуться в уже безвозвратно распахнутую дверь, тянет
время. Я скала, взмахнувшая мечом. Я древо на этой скале, вечное,
как падающий со скалы водопад. Для меня времени нет. Это его
последние мгновения. Это его, и только его.
Он что-то понимает, видит ту сторону, с каким-то свистящим
стоном он дотягивает лезвие до правого бока и выкидывает в сторону
руку с пальцами в крови. Все.
Я не могу уловить сам момент удара, хотя сам наношу его. Помню
начало, четко слышу треск, чувствую, как лезвие преодолевает самое
твердое место.