Никитка упал ниц, едва не зарывшись
лицом в снег. Царь же, усмехнувшись, добавил с иронией:
— С наградой своей ты, Валерий,
продешевил.
С этими словами он дал знак охране.
Вскоре всадники во главе с государем двинулись обратно к воротам
слободы, оставив Кипелова с мальчиком.
Валерий спешился, подошёл к Никитке и
помог ему подняться. Отряхивая с него снег, он успокаивающе
сказал:
— Идём, Никитка, скорее вернёмся в
город. Мать твоя, наверное, вся извелась.
Мальчик всхлипнул, с отчаянием глядя
на Валерия:
— Я ничего плохого не хотел, честно.
Я только доказать хотел, что крылья мои — полезное дело...
— Знаю, Никитка, знаю, — улыбнулся
Валерий, ведя коня за уздцы. — В твоём возрасте и похуже вещи
творят. Расскажу я тебе, как мой сын однажды кошке усы подстриг,
чтоб она стала красивее. Улучшить её хотел. Ох и стыдно ему потом
было!
Они неторопливо направились к
городским воротам. И пока хрустел под ногами снег, Валерий негромко
рассказывал Никитке незатейливую историю, стараясь отвлечь мальчика
и развеять тяжесть пережитого ужаса.
Вернув Никитку перенервничавшей
матери, Валерий проводил их взглядом до тех пор, пока силуэт
огромной тетки не растворился в суете узкой улицы. Душа требовала
покоя, и Кипелов, не спеша, направился прочь, просто так, чтобы
идти. Город, казалось, дышал ему в спину. Валерий брёл, не выбирая
дороги, будто надеясь, что каменные стены, деревянные мостовые,
людские крики и скрип тяжёлых саней вымоют из него след последних
тревожных дней.
Вскоре он оказался на торговой
площади, куда и шёл изначально. Здесь стоял неутихающий гомон:
торговки выкрикивали цены, зазывалы расписывали достоинства воска и
перца, плотники нахваливали свои скамейки и дверные петли. Валерий
ходил от лавки к лавке: попробовал кваса у бородатого старика,
примерил варежки у вдовы-кустарки, покрутил в пальцах костяной
гребень, вырезанный столь тонко, что тот казался бумажным. Всё это
он делал машинально, не торгуясь и почти не вступая в разговор.
Валерий думал о поступке царя. Являлось ли такое людоедское
поведение нормальным для монарха XVI века? Вполне. В других странах
жестокость правителей была ничуть не меньшей. Но Валерия всё же
смутила вспышка гнева, которая, словно волна тёмных вод, накатила
на Ивана Васильевича почти внезапно. Ведь ещё возле колокольни царь
проявлял желание найти мальчика, в словах чувствовалась эмпатия,
признаки тревоги за его жизнь. Затем эта яростная, злобная
тирада... Не была ли она одной из предтечей паранойи, которая с
возрастом целиком захватит царя, повергнув страну в хаос
опричнины?