— Царь идёт!
В одно мгновение весь зал встал. Даже
те, кто уже начал уплетать яства, моментально вытянулись, распрямив
руки по швам. Гомон стих. В воздухе повисла тишина — плотная,
хрупкая, напряжённая, как тонкий лёд на весенней реке.
На центральный ярус вышел он — Иван
IV.
Высокий, стройный, словно не человек,
а изваяние. Он ступал не спеша, и каждый шаг его отдавался в зале
гулким эхом. На нём был ферязь, настолько богато украшенный, что
мерцал от каждого движения, как доспех из света. Золотое шитьё
изгибалось по ткани, образуя таинственные орнаменты. Жемчуг густо
обвивал ворот и подол, как роса на утренней траве. Мех соболя
тёмным обрамлением лежал на плечах и запястьях, подчёркивая царскую
стать.
Царь остановился у стола. Его фигура,
будто вытесанная из мрамора, возвышалась над всеми присутствующими.
Лицо было очень похоже на известную реконструкцию академика
Герасимова, но при этом заметно отличалось. Волосы — густые,
тёмно-русые, аккуратно зачёсаны назад. Ни единого признака седины.
Борода — острая, ухоженная, без намёка на хилость. Нос
действительно крупный, с горбинкой, однако в лице не было азиатских
или монголоидных черт, которые так любили дорисовывать образу
художники из эпохи Валерия.
Кипелов особенно отметил взгляд Ивана
IV. В нём не было ни ярости, ни злобы, ни даже того самого
легендарного безумия, так красочно описываемого множеством
источников. Взор царя был проницательным, внимательным, даже
располагающим. Внешность Ивана Грозного казалась Валерию чем-то
средним между научной реконструкцией и образом из классического
фильма Эйзенштейна.
Царь медленно потянулся к кубку, что
стоял перед ним — тяжёлому, гранёному, с драгоценными камнями.
Подняв его, он произнёс громко, с отзвуком стали в голосе:
— Кто верен мне — пейте без страха!
Кто не пил — тот виноват!
После этих слов он сделал небольшой
глоток, и зал вновь ожил. Музыканты заиграли весёлую мелодию,
раздаваясь весёлым и лёгким эхом по всему помещению. Гости с
облегчением приступили к угощениям и разговорам. Пир начался.
Лукий, слегка наклонившись к Валерию,
тихо произнёс:
— Сегодня государь в духе. Это
хорошо. Значит, пир будет милостивый.
— А если бы пир не был милостивым? —
спросил Валерий, подцепляя ложкой соус.
— Тогда, – тихо проговорил Лукий, –
пару бояр сняли бы прямо с мест. Без шума. И увели бы в темницу для
дознания. Пир очень удобен для пленения негодяев. Не надо посылать
верных людей в дальние вотчины, ведь провинившиеся приходят сами,
по приглашению. Немцы и заморские послы частенько пишут про эти
аресты. Но они, как правило, всё преувеличивают. Вернуться к себе в
Европу и рассказывают, мол, царь в ярости казнил десять человек
прямо за пиршественным столом, головы катились по скатертям, и
гусли играли марш мертвецов.