Валерий поднялся на сцену. Музыканты
отступили, сдержанно кивнув. Один из гусляров взглянул
вопросительно, держа руки над струнами. Валерий, не отвечая,
повернулся лицом к залу. Он обвёл взглядом лица гостей. В глазах
были и удивление, и тревога, и напряжение. Лукий смотрел испуганно,
будто ожидая самого худшего. Лицо Ивана Васильевича было
непроницаемо, однако глаза его, чуть прищуренные, выражали
пристальное ожидание, словно он был готов и к великому чуду, и к
ужасному провалу.
И именно в этот миг, глядя в глаза
русскому царю, Валерий ясно понял, что выбор должен быть совершенно
иным. Моментально растворились все сомнения. Теперь Кипелов знал,
какую песню нужно спеть на настоящем пиру Ивана Грозного. Он,
путешественник во времени, случайно оказавшийся в XVI веке, не имел
права спеть что-либо другое — современники бы этого не простили. Да
что там его современники! Сама вселенная бы не простила!
Он никогда не пел её сам, только
слышал, много раз. Но Кипелов ясно осознавал, что слова этой песни
ему не нужно даже вспоминать, они хранятся где-то на подкорке, их
знают все, кто вырос в России.
Глубоко вдохнув и подавив волнение,
Валерий посмотрел на музыкантов и уверенно кивнул им. Они
напряглись, замерев в ожидании первых слов. Богатая акустика сводов
дворца придавала уверенности — их всех точно будет хорошо
слышно.
Валерий окончательно определился с
выбором. Прочистив горло, он вздохнул и начал:
— Счастье вдруг…
Гусляр мгновенно подхватил мелодию,
мягко проведя пальцами по струнам, и звук разнёсся по залу ясной,
чистой волной.
«Пришла пора действовать», — это была
его первая мысль после пробуждения. Сколько он проспал? Кажется,
что очень много. Валерий медленно открыл глаза и несколько
мгновений смотрел в сводчатый потолок гостевых палат, припоминая
события бурного вечера. Пир прошёл благополучно, очень
благополучно. Он жив и не брошен в темницу, а значит настало время
переходить к делу. За окнами уже давно царила пасмурная серость
дня; мутный, тусклый свет едва просачивался сквозь слюдяные стекла,
окрашивая комнату в бледные, унылые оттенки, лишённые тепла и
уюта.
Кипелов приподнялся на постели и на
мгновение замер, прислушиваясь к тишине покоев. Взгляд его
устремился к невзрачной поясной сумке, небрежно брошенной на лавку
у кровати. Валерий знал: там, среди нехитрых дорожных вещей,
укрывался хрустальный шар, который доверил ему князь Радомыслов.
Этот таинственный предмет был его единственной нитью связи с
опальным магом, единственным ключом к разгадке мрачной тайны
вампира, облюбовавшего Александровскую слободу. Сердце учащённо
забилось, когда он медленно, осторожно потянулся к сумке,
предвкушая предстоящий контакт с неведомым. Но именно в тот момент,
когда его пальцы уже почти коснулись прохладной поверхности сумки,
тяжёлая дверь светлицы распахнулась, заставив Кипелова вздрогнуть и
резко отдёрнуть руку.