Сейчас Кайлен ощущал собственную неприкаянность еще острее, чем
утром того дня, когда приехал в деревню. Он понимал их всех: семью
бабки Андры с Гораном, вилу в лесу, эс ши в холмах, даже Фаркаша,
не любящего самоходки и оргии, понимал прекрасно — и они все, в
общем-то, отвечали ему взаимностью. Кайлен не мог этого не
осознавать и ни за что не позволил бы себе не ценить. Но ответа на
вопрос, где его место, у него не было. Везде — это нигде. Всегда
между тем и этим — в точке перехода из холмов в город, на опушке
между деревней и лесом — ни там, ни сям.
— Поехали, домой тебя отвезу, — сказал он Шандору, когда
оттягивание отъезда стало ощущаться совсем уж паршиво. — И сможешь
радостно распрощаться с самоходкой, по меньшей мере, до конца
праздников.
— Если вы на Святки во что-нибудь еще не ввяжетесь, — проворчал
Фаркаш. — Заю я вас.
Кайлен усмехнулся.
— Может, и ввяжусь, иначе скучно же…
В этом и заключалась проблема: проклятые тоскливые мысли о
неприкаянности снова настигли Кайлена, как только ему стало нечем
себя занять. То есть, на самом деле никуда и не уходили, просто ему
не до них было. Хотя все равно ведь прорывались, именно из-за них
он тогда с ужина у бабки Андры ушел. Да и рассказывать Марии с
Ионелом ничего не хотел, на самом деле, из-за них же: они и
новыми-то не были, долго копились, а Йоль — как раз то время, когда
подобные назревшие проблемы выходят на поверхность.
«Что ж, у меня есть все Святки, чтобы всерьез об этом
поразмыслить», — подумал Кайлен, заходя в свой тихий и молчаливый
дом. Слишком уж пустынный на вид, особенно для его нынешнего
душевного состояния. Чтобы это исправить, Кайлен немедля громко
крикнул:
— Нивен! А ну иди сюда, паршивец мелкий! Твоя микстура
пригодилась, а все остальное — еще больше пригодилось. Так что я
тебя буду благодарить, а потом мы будем праздновать.
— Засим, надыть возрадоваться! — донесся голос корригана из-под
кресла, после чего он на это самое кресло взгромоздился,
обмотавшись пледом так, что наружу торчали только глаза, нос и клок
рыжей шерсти на макушке.
— Только сперва камин посильнее разожгу, а потом возрадуемся, —
пообещал ему Кайлен и принялся двигать кресло вместе с Нивеном к
камину поближе.
Здесь было уютно. Трещал огонь, отбрасывая рыжие блики на них и
на стоящую неподалеку елку: Берта всегда водружала ее на первом
этаже, в магазине, чтобы покупатели видели. В этом году она сияла
золотом и серебром: проволочные звезды, блестящие стеклянные
фигурки и бусы, золоченые орехи и шишки. Все серебристое сейчас в
свете камина казалось красноватым, так что елка золотилась вся
сверху донизу.