А мы с бабами на это все глядим, как слезами зашлись! Представляешь, Алешк: война кругом, под ручку со смертью ходит, а тебе все нипочем! Ты и не видишь этого, из-за своей радости.
Надо же, война, а тут такой ангелочек мамке радуется!
А Пелагия видит, что мы себя жалеть начали, тебя в охапку, к нам подсаживается, строго на всех поглядела, и говорит:
– Никто не гадал, бабы, никто не готов был. К войне разве подготовишься? Хоть бы и за год знали, хоть бы и за пять годков, а все равно она бы нежданно пришла. Но вы реветь не смейте! Мужики наши пошли нас, да детей наших защищать не затем, чтоб мы тут ревом заходились! А затем, чтобы дальше песни горланили, да ждали их дома, веселые и с румяным пирогом на столе, ясно?!
Слышите, что говорю, нет?! А, коли, за Родину самим умереть надо, так будем помирать! За детей умирать не страшно, а за Родину умирать – оно даже сладко!».
Вот такого характеру у тебя мамка была, Алешка. Месяца после этого разговора не прошло, как ее не стало…
Прибегает ко мне однажды Людмила, напарница Пелагии, и говорит: «Беги скорее, беда! С Пелагиюшкой нашей! Беда!».
Я не помню, как ноги до сельской площади донесли: в голове одно: «только не опоздать!».
Прибегаю, гляжу: волокут Пелагею на казнь. Тишина стоит мертвая.
Немецкий лейтенант набросил петлю на прозрачную пелагиеву шею, и говорит (вроде бы, будто и не к ней обращаясь, а к нам): «Ну что, может, ты нам скажешь, где партизаны? И Германия подарит тебе жизнь. Мы благосклонны тем, кто помогает и всегда отвечаем взаимностью».
А она им и говорит. Еле-еле, совсем уж слаба стала:
«Когда фашист бабу у всех на глазах, на морозе вешает – так, значит, он ее пуще черта боится! А бабу коли боишься – так значит не победить тебе никогда наш народ, трус ты проклятый. Земля наша трусу не сдастся! И я не сдамся!».
Тут он рассвирепел, да как, всей удалью черной, толкнет ее в грудь… Вот, Алешка, и весь сказ!
Я тебя сразу к себе взяла, мой-то сынок погиб, когда фашисты в нашу деревню пришли.
Немцы думали, что они нас запугают, а вышло наоборот – только сильнее разозлили. Через две недельки, под новый год, к нам еще один партизанский отряд подоспел, а вместе мы фашистов из деревни прогнали. Вот так.
Ты не пугайся, сынок, что я плачу, мне просто очень жалко всех тех, кто после войны не смог с землицы подняться… вот и плачу, кто еще за них поплачет?