— По тебе видно.
— По мне еще не видно. Вот был у нас полковник, сирота, он с
десяти лет в Суворовском училище. Никакой другой жизни вообще не
видел. Вот у него была закваска, какая мне и не снилась. У меня
среди преподов были боевые офицеры, но даже близко похожих на него
не было. Ни разу не слышал, чтобы он даже голос повысил. Просто
прибывал в расположение части — и это было достаточно. Не знаю
насчет боеспособности, но порядок у него стоял такой, что моджахеды
даже сунуться боялись.
— Не думаю, что смогла бы подружиться с таким человеком. Но
интервью взять было бы интересно.
— Я бы и сам его взял, но он где-то в Подмосковье сейчас живет,
все контакты потерялись. Даже не в курсе, вышел ли он в
отставку.
— Если для тебя это важно, — Нэнэ опустила глаза, — то я сама не
знаю, что об этом думать. Войны я боюсь, наверное, как все
женщины.
Черский почувствовал, что слова опять подкатили к горлу.
Наверное, из-за этого он и пошел в журналисты — потому что надо
было куда-то девать эти слова, которые сразу шли абзацами и
колонками.
Он надеялся, что рано или поздно научится производить слова под
любую заданную тему, будет с ходу писать когда угодно и о чем
угодно. Этого пока не произошло. Слова лились по любому проблемному
поводу — но опусы неинтересные, вроде этого, про бомжей,
приходилось писать по предложению за раз.
— Я не слышу никакой разницы мнений, — заговорил он. — Сейчас
про Афганскую войну все говорят примерно одно и то же: и популярные
московские журналы, где много глянца и дорогих шлюх, и наши местные
дурачки вроде Баковича, и даже наш бесконечно далекий Съезд
народных депутатов в своих важнейших резолюциях. Знать бы, откуда
такое единомыслие нарисовалось, кто это придумал, а потом им в
головы вколотил… Все говорят одно и то же: якобы плохие старики из
политбюро втравили хороших молодых парней в плохое дело. Вот и
наделали парни некоторых безобразий. Хорошая схема, соглашусь. Нам,
тем, кто там служил, она очень хорошо лижет где надо и отпускает
все неизбежные грехи. Но я осмеливаюсь пользоваться своей головой,
понимаешь? Я говорю это трезвым, и потому можешь быть уверена в
моем спокойствии: я просто осмеливаюсь пользоваться своей головой.
Мои глаза видели, мое сердце чувствовало, а мои мозги запомнили
совсем другое: может быть, плохие старики пытались руками не очень
хороших парней сделать в общем-то не такое и плохое дело? Может, и
не надо было страну этим моджахедам отдавать вместе с жителями?