Ника привыкла к такой жизни, смирилась…на время, до весны.
Потому что как только снег сойдет, и земля откроется, она начнет поиски того, что может разрушить любые оковы. Даже магию серой нити, которую не брали ни ножи, ни огонь.
…В то утро она проспала. Проснулась, когда за окном еще было темно, еще на минутку прикрыла глаза, и открыла их, когда Нарва уже суетилась возле очага:
— Подъем, лежебока, — проворчала травница, помешивая в маленьком котелке постную кашу, — разоспалась ты сегодня.
Ника сладко зевнула и потянулась, чувствуя себя отлично выспавшейся.
— Подай мне прихватки.
Девушка проворно вскочила с кровати, сняла прихватки с веревки, на которой они сушились всю ночь и протянула их травнице.
— Давай…Ой, — завопила Нарва и отшатнулась в сторону, едва удержавшись на дряхлых ногах, — кошмар-то какой!
— Что? Что случилось? — испуганно вскрикнула Доминика.
— Ты…— старуха указывала пальцем на ее лицо, — ты…
Совсем перепугавшись и ожидая самого худшего, Ника принялась ощупывать свое лицо и замерла, почувствовав гладкую кожу. Трепещущими пальцами прошлась по скулам, потрогала ровный аккуратный нос, провела по мягким губам.
Потом осторожно, едва дыша, выставила вперед руку и посмотрела на нее.
Светлая, нежная кожа и розовые ноготки…
— Нет, нет, нет, нет! — запричитала девушка, — только не это!
Она бросилась к комоду и принялась шуровать по ящикам, в поисках маленького почерневшего по краям зеркальца. Оно нашлось в самом низу, под старым отсыревшим барахлом, там куда никто и никогда не заглядывал. Ведь до этого дня здесь некому было в него любоваться.
— Да что же это такое?! Почему? — сокрушалась Ника, рассматривая свое лицо. Оно было такое, как и прежде, до морока, наложенного коварной Мойрой. Разве что чуть более бледное, чем обычно. И более взрослое.
Перепуганная старуха начала пятиться, вернула со стола тарелку с кашей, и запричитала во весь голос:
— Да что же это такое? Да где это видано!
— Нарва! — Доминика бросилась к ней.
— Уйди, окаянная!
— Это же я!
— Уйди, я сказала!
— Нарва, прекрати, — он схватила травницу за тонкие, иссохшиеся руки, — посмотри на меня! Это я! Ника!
Бабка перестала вырываться:
— Да знаю, я что это ты! Чай не дура! Ты только посмотри! На тебе лица нет!
Ника нервно рассмеялась:
— Как раз теперь оно на месте.
— А еще ты говоришь! Мне нравилось, когда ты молчала. А теперь что? Постоянно слушать твою трескотню?