А у Иванушки вдруг пересохло во рту,
и он с трудом проглотил комок, возникший в горле. Что-то
надвигалось – какая-то скверность; и, несомненно, рыжий кот ощущал
это не хуже, чем его хозяин.
Быстро, чтобы этого не заметили Зина
и Агриппина Ивановна, купеческий сын бросил взгляд на рогожный
свёрток, что лежал у него под сиденьем: Ивану Алтынову показалось
вдруг, что содержимое этого свёртка зашевелилось. Но, по счастью,
это по-прежнему оставалось неподвижным. Хотя Агриппина
взгляд Ивана всё-таки перехватила: искривила губы, нахмурилась и
покачала головой словно бы с укором. Только Иванушка не понял, за
что Зинина бабка его ускоряет. За то, что он даёт волю своим
нервам? Или за то, что он, невзирая на её предостережения,
решил-таки вернуться в Живогорск? Решил вернуться – после всего,
что случилось по дороге, посреди Духова леса!
И тут заговорила Зина:
– Вы заметили, что они все стараются
на нас не смотреть? Я хочу сказать: люди, мимо которых мы
проезжаем. Может, на нашей тройке – волчья шерсть или кровь, а мы
этого не разглядели? И мы ведь так и не обговорили, что станем
делать с этим. – Она указала взглядом на свёрток под
сиденьем: неподвижный, но от этого не менее гнусный.
А Иван подумал: они не обговорили и
многого другого. У него тысяча вопросов вертелась на языке. Но
задавать их Агриппине Федотовой при Алексее ему не хотелось. Тот
натерпелся страху, пока гнал лошадей через Духов лес. А потом ещё
Иван сказал ему: обо всём случившемся надо помалкивать. Не
рассказывать про человеческую руку ни исправника Огурцову, ни
кому-либо ещё. Так что – обсудить произошедшее Иванушка собирался
только с Зиной и её бабкой, когда они уже заселятся в свой номер. И
потому теперь он сказал:
– Я спрячу это у себя, на
Губернской улице. – Купеческий сын знал, какое место в его доме
лучше всего для такой цели подойдёт. – Ты, Зинуша, о том не
беспокойся.
Но, едва он это произнес, как
раздался отлично знакомый Ивану звук: сухой, шелестящий. Он великое
множество раз слышал его у себя на голубятне. Но сейчас он возник
так внезапно, что они все разом вздрогнули: белый турман Горыныч
начал заполошно хлопать крыльями в своей клетке, прикрытой
мешковиной.
И надо же было такому случиться:
именно в этот момент они проезжали мимо самой большой группы людей
из всех, что встретились им по дороге. Сразу четверо мужчин стояли
у края тротуара: обсуждая что-то и жестикулируя с непонятной
ажитацией. Самого рослого из этих четверых Иван Алтынов узнал: то
оказался один из санитаров, что приезжали забирать его родственника
Валерьяна Эзопова в сумасшедшие палаты. Дюжий детина был сейчас не
в белом балахоне, а в приличном партикулярном платье, но купеческий
сын не сомневался, что не ошибся, опознав его.