Он был обычным, самым обычным человеком из плоти и крови. Быть
может даже клерком. Хотя в этом я сильно сомневался.
Но он обычным не был. Достаточно взглянуть ему в глаза, чтобы
увидеть в них, что он не так прост и все это лишь наносное, лишь
инструменты, чтобы спрятать то, кто он есть. А в его оценивающих
все вокруг глазах отражается уверенность, сила, превосходство над
окружающим миром и власть. Много власти. Очень много власти. В его
глазах так много власти, что кажется она сейчас начнет оттуда течь
и затопит все вокруг.
Я понимал, что он мог бы скрыть и глаза, скажем надев очки, или
же немного изменив взгляд, разбавив власть интересом, или же
безразличием, или еще чем. Но он этого не сделал. И не сделал
специально. Для меня. Он отставил все в глазах, так как есть для
меня. И пришел он не к отцу, пришел он ко мне. От осознания этого
стало не по себе.
— Арсений Антонович Аксаков, — он перекинул саквояж в левую
руку, шагнул к столу и протянул мне правую.
Я, как и подобает воспитанному молодому человеку, встал
навстречу, судорожно дожевывая остатки сэндвича. Хлеб впитал всю
влагу во рту, в мясе попалась жила, и я как ни старался работать
челюстями, проглотить сухую нижущуюся массу не мог.
— Не торопитесь, молодой человек, прожуйте спокойно, — он пожал
протянутую мною руку. — Лучше нарушить нормы приличия, чем
подавиться и умереть. Достаточно, если сейчас, пока занят ваш рот,
вы пожмете мне руку. Тем более, что я и так знаю кто вы такой.
Садитесь, Глеб Сергеевич, и не слишком торопитесь жевать, лучше
сделайте это тщательно.
Я так и сделал. Под пронзающим меня взглядом, никак не
сочетающимся с расслабленной, доброй улыбкой, я сел. Аксаков
улыбнулся и повернулся к отцу.
— Хороший мальчик, — он последовал собственному совету и
наплевал на нормы приличия, беззастенчиво говоря обо мне в моем
присутствии в третьем лице. — Я это чувствую. Ты правильно сделал,
что пригласил меня, — он кивнул и улыбнулся отцу и тут же сменил
тон. — Скажи, Сергей, а куда я могу это повесить и положить? — он
кивнул на саквояж в руке и потянул пальто за полу.
Отец молча принял пальто, взял саквояж из его рук, отнес их к
диванчику для отдыха, бережно поставил на него саквояж, аккуратно
сложил пальто, отряхнул пылинки и лишь потом уложил его так, чтобы
оно, не дай то Господь, не помялось.