Я понимал, что и продажи то никакой не было. Отец что-то
пообещал взамен того, что пообещали. И раз я не сижу в тюремной
камере, раз не растянут на пыточном столе, или на столе для
препарирования, то все не так страшно.
Надо мной не ставят опытов, мне дают спокойно доучиться и только
потом заберут. Куда и зачем? Видимо мне сейчас знать этого не
нужно. И Аксакову зачем-то понадобились мои знания. Он ведь
настаивал на том, чтобы учебу я не бросал. Настаивал на том, чтобы
я не просто закончил гимназию, а закончил ее как можно лучше. И
чтобы оценки мои не были фальшивкой, чтобы я знал, то что мы
проходили, а не просто имел пятерку в бумагах. А значит я нужен ему
не как мясо. Не на убой меня повезет. Свиной котлете плевать знала
ли свинья математику.
Да он даже с девушками общаться не запрещал, а вроде как,
напротив благословил на это благое дело.
И я не знал, и не понимал, как к этому относиться. Меня
охватывала злость, когда я думал, как поступил отец, я полностью
успокаивался, когда думал о том, что говорил Аксаков.
В конце концов, я устал, и решил, дождаться отца, поговорить с
ним прежде, чем делать выводы и принимать какие-то решения.
Зацепив карандашом цепочку, я поднял кулон до уровня глаз и
попытался разглядеть, что там внутри него пульсирует. Кулон
крутился, свет от сотен свечей, пятерки газовых ламп и пары
керосинок отражался от граней его слепил глаза, то и дело отражаясь
от витков серебряного сердца или самого красного, цвета крови,
кулона.
Кулон кружился, цепочка закручивалась то в одну сторону, то в
другую. Красная пульсирующая сердцевина сливалась в сплошной круг,
усыпляя. Зевнув, доплелся до дивана, сел, а чуть позже и лег,
сжимая в кулаке кулон.
Мыслей в голове не было совсем.
Отец приставил стул к дивану, но взглянув в мои заспанные,
ничего не понимающие глаза, вновь попытался отложить разговор,
ограничившись одним вопросом:
- Ты что-нибудь ощущаешь? – он кивнул на сжатую в кулак мою
руку.
Голос его был мягок и нежен. Он так говорил, глядя на Оленьку, я
помнил такой его голос, еще до того, как родилась Наташка. Первые
годы жизни такой голос и был для меня отцом. Полный абсолютной
любви, полный силы и нежности, он обволакивал, успокаивал, уносил
далеко, туда где нет ни бед, ни неприятностей. Туда где даже
животик не болит. Я вздохнул, интересно чего он сейчас пытается
добиться? Растопить мое сердце? Не выйдет. У товара нет сердца! И
нет возможности торга!