Ох!...
Он больше не стеснялся. Он орал мне в лицо вопросы, часто
переходя на поросячий визг. Он плевался слюной, доводя себя до
бешенства и срывался на мне, избивая до полусмерти. Он и не думал
бояться отбить мне что-то внутри, или сломать конечности, мне
иногда казалось, что он этого очень хотел. Только у него не
выходило.
Он приказал морить меня голодом, разрешив давать лишь воду, и ту
раз в день. Он всеми силами старался выбить признание и, когда
собственных сил не хватило обратился к заключенным. К уголовникам,
вся жизнь которых и состояла из бесконечных драк.
Троица, как ураган, влетела в камеру, стащили меня с нар,
повалили на пол, и я не видел ничего, я чувствовал лишь как
взрывается боль на теле то здесь, то там. Иногда удавалось отличить
кулак от ботинка, но на этом чувства заканчивались.
- Ну что, Глеб, - наклонился надо мной лысый толстый капитан,
после очередного избиения.
Я лежал на полу, свернувшись в позе младенца и старался дышать
через раз. ребрам досталось, не уверен, что сильно повредили, но
прямо сейчас дышать было тяжело и больно.
– Не надумал папашку сдать? – капитан ткнул меня в грудь носком
сапога и перевернул на спину. Я молчал. – Зря! Он-то тебя сдал! –
толстяк торжествующе смотрел мне в глаза, он ждал реакции, я
молчал. – Полностью. Смотри, вот бумаги, - он потряс какими-то
бумажками у меня перед лицом. – Это те самые, где твой любимый
папенька, перекидывает всю вину, всю ответственность на тебя, Глеб!
– я молчал. – И эти бумаги сейчас у меня. Пока у меня, - я молчал.
– Ты не представляешь, что мне стоило, заполучить их. Мне пришлось
пообещать то, что я ни в коем случае не хотел обещать. Но я
пообещал, потому что ты симпатичен мне. Ты нравишься мне, твоя
сила, твоя гордость, твоя вера, - я молчал. – Я хочу, чтобы ты
остался на свободе. Я не хочу, чтобы ты отправился в Сибирь лишь
потому, что твой папа не имеет воли и смелости. Той, которая есть у
тебя, - я молчал. – Он сдал. Сдал тебя! Ты можешь опередить его. Ты
можешь дать показания против него, - я молчал. – И тогда я буду
решать какие именно отдать наверх. – я молчал. – И поверь, я отдам
твои, потому что ты мне нравишься.
Я улыбнулся. Подумал о зубах, провел по ним языком. Странно, но
не один не выбили. И кости мои ни разу не сломали. Ни ребра, ни
ключицу. Да ребра сейчас болят, но вряд ли они сломаны. Но видимо,
сейчас и выбьют, и сломают.