Тот
остановился у входа и недовольно смотрел на ссутулившегося
возницу.
- Светлана, -
произнес человек в шинели. – Это как понимать? – он кивнул на
возницу.
- Холод. Три
дня снегопада. Полное бездорожье. Степан лучший и, наверное,
единственный, кто может проехать по такому.
- Степан? -
криво усмехнулся человек в шинели. – Про его качества мне известно,
но разве ж я тебя не предупреждал?
-
Предупреждал, - ее плечи раздраженно дернулись. – Но иногда
приходится игнорировать предупреждения. К тому же разве не ты
торопил?
- Я, но… -
начал он, но она улыбнулась и прикоснулась к его руке.
- Мы поедем,
холодно. Да и темнеть уже скоро станет. Хочешь меня отругать,
приезжай ко мне. Дорогу ты знаешь. Я даже Степана прислать
могу.
- Нет
спасибо! – человека в шинели заметно так передернуло. – Глеб,
садись внутрь. Светлана, немного инструкций.
Я залез в
карету, ткнулся лбом в стекло, даже не задумываясь о том, что
невежливо подглядывать. Слышно все равно ничего не было, они и так
говорили в полголоса, а еще стекло мешало, и еще куча
мыслей.
Я не хотел ни
о чем думать. Хотелось просто сидеть и наслаждаться тишиной и
свежестью вечера, радуясь, что не дышу больше сдавленным,
пропитанным страхом, кровью и человеческими пороками воздухом
тюрьмы.
В карете тоже
пахло. Старой кожей, бархатом, женскими духами и пылью. Пылью пахло
сильно, словно внутри уже лет сто не делали никакой уборки. Я даже
чихнул пару раз. Но все равно запах царящие здесь, лучше тех, чем
пахла тюрьма. Взглянув на выкрашенную в бледно-зеленый цвет
тяжелую, толстую железную дверь тюрьмы, я порадовался тому, что
принял предложение человека в шинели.
И не важно, куда оно меня приведет.
Если есть хоть малейший шанс помочь моим родным, я должен его
использовать. Сидя в каменной клетке я этого сделать, точно не мог.
Так что я все сделал правильно. Я надеюсь.
Я смотрел на
разговаривающую у кареты пару и думал, какие дела могут объединять
таких разных людей. Он высок, статен, по осанке, по начищенным до
блеска сапогам, по манере держаться, и держать руки за спиной,
видно военное прошлое. Сапоги в мороз и отсутствие намека на
головной убор, лишь подчеркивали это. Он суровый, жестокий и должно
быть, даже временами жестокий. Он привык, чтобы ему подчинялись. Но
с ней он старается быть как можно мягче. Она утонченная, мягкая,
нежная, хотя и хочет казаться суровой и злой. Но тонкие бархатные
перчатки, короткая серая, в тон его шинели, шубка, широкая, немного
не достающая до земли, юбка и торчащие из-под нее носки кожаных
сапожков кричат о том, что женщине не безразличен ее собеседник. Ей
для полноты образа только зонтика не хватает. Или веера, чтобы за
ним прятать улыбку и скрывать взгляды.