Днем она спала, нахохлившись, сидя на
изголовье моей кровати, а едва начинало темнеть, перебиралась на
подоконник и требовательно била в стекло клювом. Я вставал,
открывал ей окно, и она вылетала в ночь. Она всегда возвращалась
под утро, садилась на стол, чистила перышки, затем подлетала ко
мне, просовывала голову мне под руку, требуя, чтобы я ее погладил.
И я гладил, а она млела, закатив огромные желтые глаза. Затем
перелетала на изголовье кровати и засыпала.
Светлана
Юрьевна сидела напротив. Она не сводила с меня взгляда, зорко следя
за каждым движением. Руки ее спрятаны в меховом манто, и я не могу
поручиться, что там нет пистолета. Такого маленького, женского,
кажущегося игрушкой, но вполне способного превратить грудную клетку
в кашу, особенно с такого расстояния.
С каким
удовольствием я бы превратил пару грудных клеток в кашу. Я
представляю, как дробь рвет плоть, разбрызгивая кровь вокруг,
смешивая ее с кожей, с мясом, с кусками сломанных костей. Я знаю,
что в дамском пистолете пули, знаю, что калибр их не велик, и что в
кашу они могут превратить только сами себя, но так приятно думать в
каких мучениях будут умирать те, кто разрушил мою жизнь.
Это была лишь
сделка. Сделка, разрушившая мою жизнь. И не только мою, но и жизни
моих родных и близких. Из-за нее, мои родители сейчас в тюрьме, мои
сестры, обливаясь слезами, направляются к бабушке, и не известно
доберутся ли, а я мчусь по заснеженной дороге неизвестно
куда.
На мгновение
в памяти всплывает образ Ильяса и Алишки. А что с ними? Что будет с
десятком слуг в нашем доме? Куда они пойдут? Кто им будет платить?
А дом? Что с домом? Вещи? Двенадцать глиняных скоморохов, отец их
так любил, так берег, а теперь. Что теперь?
Я взглянул в
равнодушное лицо Светланы Юрьевны. Та лишь скосила на меня взгляд
и, перехватив под манто пистолет, не двинулась с места. Вот это
выдержка. Сапожки-то не для зимы, тонкие больно. В таких хорошо по
городским улочкам бегать с одного приема на другой, а не по
заснеженному бездорожью ездить. Да и шубка у нее так себе, даром,
что меховая, но уж очень короткая. Модная, красивая, дорогая, но
совершенно бесполезная в январе. Про шляпку я и говорить не хочу.
От одного взгляда на сей предмет одежды становилось холодно самому.
Шляпка прикрывала лишь макушку, и уши Светланы Юрьевны
раскраснелись, и в мигающем свете качающейся керосинки кое-где уже
казались синими.