Анна Ивановна дозвонилась сразу же. С первой попытки. И,
захлебываясь, стала говорить. Подружка Верка, впрочем уже давно
Мария, сказала, что сама почитает и даже Елизавету попросит, про
которую говорят, что особенной силы молитвенница она. И свечи
поставит.
Анна Ивановна положила трубку, но руки опускаться отказывались.
Она несколько минут тяжело, словно камни ворочая (язык не
слушался), читала молитвы к Матронушке, к Богородице.
Сегодня утром, когда ставила свечи за внучку, дочь, нескольких
родственников, за подружку, которой звонила, и записочку за их
здравие подала, никаких предчувствий не было.
Аленка была крещеной. Кто ж их, младенцев, спрашивает? Отнесли –
еще годика девочке не было. И хотя внучка активно, даже сердито
уверяла, что не верит, это не мешало бабушке молиться о ней.
– Аленушка.
К часу дня старушке стало легче. Она выглянула в окно. Золотая,
невероятной красоты осень царила во дворе. Разлапистые клены и
дурные московские тополя шелестели листьями самых нарядных
оттенков. Неделю не было дождя. И пестрый ковер на газоне, на
дорожке шуршал, радовал глаз. Выглядел чистым, ярким.
Анна Ивановна смотрела во двор, ей казалось, что сверху на
пятиэтажки опускается прозрачный светящийся платок. Огромный, но
вместе с тем невесомый и согревающий.
Анна Ивановна пошла и еще раз умылась, поправила свою
праздничную косынку и взялась за шарлотку. «Ничего, – думала она. –
Ничего. Вернутся обе девочки домой, а у них угощение». Шарлотки и
сладкая выпечка в целом ей всегда удавались.
Бабушка поняла, что почти мурлычет, настроение не просто
поднялось, стало легким. Не до такого, чтобы в пляс тянуло, но
где-то рядом. Шарлотка ушла в духовку.
Из остатков теста, немного изменив его, добавив муки и корицы,
Анна Ивановна решила сваять пару маленьких кексиков с изюмом.
В замке провернулся ключ. Для Наташи еще рано. Она ушла
заниматься с соседским парнем, который в этом году школу
заканчивает. И обещала, что провозится с ним до пятнадцати, не
меньше. Так они договорились. Что в выходной три, а то и четыре
урока подряд. На неделе обоим некогда. В лучшем случае один час в
середине недели выкраивают.
Дверь открылась. Кто-то тяжело, с сопением, ворчанием,
переступил порог. Анна Ивановна отряхнула руки от муки и пошла в
прихожую.
Растрепанная Алена с синяками и ссадинами на лице стояла не
одна. Рядом высился тощий, похожий на гвоздь, мужчина лет
пятидесяти.