Из Кремля я вышел в исключительно хорошем настроении. Хотелось
зайти в царицын терем, не к царице, естественно, к Евдокии, но я
ограничился тем, что попросил караульного передать Евдокии привет.
Она уже сама найдёт время для встречи.
Дядька ждал меня возле конюшен, поёживаясь от лёгкого морозца.
Завидев меня, Леонтий с облегчением вздохнул. Он теперь старался
никуда меня не отпускать одного, упирая на то, что я вечно попадаю
в какие-то неприятности. И в его словах был определённый резон.
— Ну, как всё прошло? — спросил он.
— Отлично, — улыбнулся я. — Лично царю теперь служить будем.
— Ох, батюшки святы… — перекрестился Леонтий.
— Чего ты? — не понял я.
— Всяк сверчок знай свой шесток! Это ж ты скольких обошёл,
сколько на московской службе бояр? Вот и почитай, скольким обиду
учинил, — сказал дядька. — Ох, грехи мои тяжкие…
Это ты, дядька, ещё не знаешь, КАК я собрался царю служить. Вот
там точно обид хватит на целый полк. Там смерть будет не то что в
затылок дышать, она на ушко шептать начнёт.
— Поехали, дядька, — сказал я. — На Пушечный двор. Проведать
надобно.
Если уж государь желает, чтобы я и дальше занимался прогрессом,
то разочаровывать его нельзя. Я, конечно, не инженер, но всё равно,
какие-то базовые вещи помнил, и простор для изобретений у меня ещё
оставался. Но сперва — артиллерия.
Нынешние тюфяки и осадные пищали представляли собой сборную
солянку из самых разных калибров. Вот какой форма у литейщиков
получилась, такой и будет калибр пушки. Я же хотел попытаться
внедрить стандартизацию, чтобы пушкарям больше не приходилось
заморачиваться с подбором снарядов.
На Пушечном дворе кипела работа, как, впрочем, и всегда. Воюющей
стране требовались пушки и пищали, много пушек, и мастера пахали,
как проклятые. Моё появление, однако, не осталось незамеченным.
Ко мне сразу же навстречу пошёл юноша в потёртом и опалённом
полушубке, в котором я узнал Богдана. Он успел за это время
отрастить тонкие усики и небольшую светлую бородку, вот я его сразу
и не узнал.
— Богатым будешь, Богдан! Не признал тебя! — весело крикнул я,
слезая с лошади.
— Дай то Бог! — ухмыльнулся литейщик. — Здрав будь, Никита
Степанович!
— И тебе здравия, — сказал я. — Чем порадуешь?
Литейщик улыбнулся, словно объевшийся сметаны кот.
— Пушку твою отлили, инрогом нарекли, — сказал он. — Добрая
вышла пушка.