Горшеня прислушался: однако же – никакого шума. Наоборот, вроде
как посмеялся кто-то… этак задребезжал по-козлиному:
- Дак я и говорю – весело, ексель-моксель!
Тимоха Карась?! Ексель-моксель – его присловье, больше никто так
в обозе не говорил. К воротам пошел – просто так, с караульщиками
позубоскалить? А почему ж тогда таился – от кого? Явно ведь таился,
оглядывался, да вот Горшеню не приметил – костерок-то притух.
Значит, от своих прятался – от Копытова? Что-то такое затеял ушлый
приказчик, небось, собрался имущество обозное на сторону продать –
сейчас вот а ворота шмыгнет, и… Или захотел очередную пакость
строптивому плотнику учудить? Может, и так – тогда во все глаза
следить-смотреть надобно!
Таясь за шатрами, Горшеня подкрался к воротам, насколько мог,
близко, всмотрелся, прислушался…
Тимоха о чем-то лениво болтал со стражниками, их беседа иногда
прерывалась смехом, не особо сильным, так, похоже, больше из
вежливости. Не спешил никуда приказчик, трепал языком да иногда на
ворота – зырк-зырк – посматривал, видать, поджидал кого-то. Или
времечко выжидал – чтоб какую-нибудь пакость сделать – дышла
ножичком поковырять или еще чего нехорошего по плотницкому делу
удумать
Подумав так, плотник тоже решил подождать, благо спешить-то было
некуда, завтра еще в поход выступить не собирались, Корытов сказал,
что дня два, а то и три «посольство» в Казани прогужуется –
точно.
И снова у ворот послышался смех, а потом кто-то прокричал
по-татарски… Ага! Вот еще на постоялый двор какие-то гости пришли –
на ночь-то глядя. Подозрительно! Хотя, с другой стороны – чего
подозрительного-то? Когда еще в караван-сарай завернуть, как не
ночью?
Вошедшие, впрочем, не очень-то походили на купцов, скорей, на
местных мелких бояр или детей боярских. В свете горевшего у ворот
костерка хорошо были видны богатые стеганые халаты и привешенные к
поясам кинжалы в дорогих золоченых ножнах. Держались гости – а
было-то из всего трое – весьма дружелюбно и вообще, поведеньем
своим напоминали припозднившихся гуляк – хохотали, пошатывались, то
и дело хлопали друг друга по плечам и переходили на русский –
видать, специально для обозников:
- Э, Эрчин-бек, ты ж говорил – в майхоне Ильчигана Иранца до
утра гулеванить будем, а вот поди ж!
- Да кто ж знал, что у иранца нынче поминки? – оправдывался
Эрчин-бек – жилистый красномордый татарин с вислыми усиками и
длинной узкой бородою. – Да их, огнепоклонников, не поймешь!