И все же нужно было как-то выкручиваться.
— Сестра? — вытянула шею Консуэло, на всякий случай отступив на
шаг назад.
— Гадание, — проговорила я, махнув рукой. — Не поминайте сие в
этих стенах. Удел ярмарочных бродяг и глупых баб, золотящих им
руки. Что говорит Святая Книга о гаданиях?
Хмурить брови у меня выходило отлично.
— «Неправедно пришедшее да будет отдано Милосердной», — выпалила
Консуэло. — «Кто платит за неблагочестивый труд, сам противен в
глазах Милосердной».
— Ты занималась неблагочестивым трудом? — спросила я. — Помни,
что Милосердная прощает чужой кусок, но не прощает обман.
— Я каюсь, сестра, — потупилась Консуэло. И поди разбери, в чем
именно.
Здесь была непонятная система — пока непонятная. Но, вероятно, и
до наших ученых дошли не все тонкости права давних времен.
Отголоски того, что я сейчас слышала, пытаясь сохранить при этом
невозмутимость, я наблюдала в современной мне англосаксонской
системе права. Прецеденты — та еще насмешка, но что когда-то секли
шкафы и казнили стулья, что в двадцать первом веке запрещали носить
не тот цвет нижнего белья лишь потому, что когда-то кто-то
засмотрелся на виднеющиеся сквозь белую юбку красные труселя и
наехал на остановку.
— Подите обе вон, — велела я. — И помните, вы в Доме святом.
Покаяние не отменяю. Молитесь и думайте о грехе.
А может быть, это мой ад — специально? Я, кажется, не любила
людей. Теперь мне от них никуда не деться, вот они, со всеми своими
предрассудками, глупостями, сварами, и могут уйти, но не идут. С
веками и течением времени — ни вперед, ни назад — ничего не
меняется. Прогресс позволяет чесать языки о сплетни не на лавке
возле подъезда, а за тысячи километров по связи 4G.
За девушками закрылась дверь, я встала и подошла к окну.
Пустой сад. Вереница прекрасных гипсовых статуй в ярких одеждах.
Много цветов. Не видно ни единой живой души — возможно, это место
не для насельниц. Но не могу же я быть в этом храме одна?
Мать-настоятельница, как мне сказали, есть, ее же хотели позвать.
Откуда позвать и кто она? И кто я? Черт меня побери, если здесь
есть хотя бы черти, кто я?
Я всмотрелась в стекло. Слава богу — или той Милосердной,
которая царит здесь, и как странно, что божество тут женщина, а
права опять у мужчин! — что я в церкви, где тепло, сухо, ярко, есть
стекла и наверняка вода и привычный мне туалет, а не в обычном
средневековом доме. Не совсем средневековом — век восемнадцатый,
судя по платьям, впрочем, насколько верно я могу определить? Все
познания о подобном — музеи, в которые я иногда заходила от нечего
делать, исторические советские фильмы, которые я смотрела еще
ребенком, и картинные галереи, куда я заглядывала тогда, когда еще
пыталась себя убедить, что я поклонник искусства. Итак, я с
благодарностью всмотрелась в стекло.