— Твоего, — прокряхтел чужак. — Твоего господина.
Повисла тишина. Её, впрочем, буквально разрывал все нарастающий
гул, схожий с волной увеличивающегося цунами.
Люди включали маговизоры, судорожно водили пальцами по экранам
смартфонов, просили включить погромче звук в кафе и слушали
объявление о конце войны.
Кто-то кричал, иные смеялись, утирая слезы радости и считали
дни, до возвращения родных; иные проклинали магов, большая часть
которых вскоре вернется. Но, так или иначе, Маэрс-сити неожиданно
для себя проснулся в этот темный час, освещая ночь мириадами
электрических и неоновых огней.
Чужак поднял голову и подставил лицо каплям дождя.
Интересно, а как сейчас выглядит остров из глубин бесконечного
космоса?
— Приготовься.
Уши прорезал металлический лязг. Сверкнуло лезвие длинного
клинка.
Наверное, как чертова задница…
Раздался свист, а затем пришла очередная молния. Белый дракон
сорвался с черных небес. Он, словно жадная до плоти любовница,
обнял клинок, заставив сталь сиять ярче полярной звезды. Всего одно
движение и меч вспорол плащ. Изогнутое лезвие, сотканное из
искрящейся молнии, прошло дальше, разрезая кирпичную стену за
спиной чужака и уходя куда-то к центру авеню, корежа машины и
вспарывая дорожное полотно, словно то было лишь прохудившейся
половой тряпкой.
На землю упала сигарета, которую, спустя мгновение, накрыла
черная, фетровая шляпа.
Больше в тупике не было ничего и никого. Исчез высокий
джентльмен, а вместо трупа и крови на асфальте лежала кучка пепла.
Подул ветер и не стало и её.
Крики все нарастали.
Народ начал выбегать на улицы, не обращая внимания ни на грозу,
ни на дождь. Крупные капли тарабанили по листовому железу,
покрывшему крыши трущоб Хай-гардена. Молнии то и дело вонзались в
громоотводы, а сам гром как-то "поскромнел" на фоне орущего
людского моря.
Вдруг, неожиданно для всех, кто мог бы случайно заметить вспышки
подчиненной стихии, из тьмы вышел третий человек. В его фигуре не
наблюдалось ни единой черточки, за которую мог бы зацепиться взгляд
и надежно запереть в памяти. Абсолютно обычная конституция, ничем
не примечательная одежда. Только лицо, показавшееся в свете
зажегшихся фонарей, удивляло и даже поражало какой-то детской
наивностью и юношеской добротой.
Человек, встретивший этого мужчину, сам собой придумывал
прозвище "Добряк", потому как иначе подобного джентльмена назвать
было сложно.