Я выругался, отшвырнув очередного
воина с лестницы. 87%. Почти наверняка он. Проклятая должность,
точно. Святослав пал от печенегов, Игорь — от Сфендослава, а я
следующий, если не выкручусь. Но мысль о реформе мелькнула в голове
— а что, если взять престол и переделать его? Не князь, а царь.
Новый титул, новая власть. Я хмыкнул, зарубив еще одного врага.
Царь Антон. Звучит неплохо. Но сначала надо выжить.
Бой кипел, кровь лилась. Западная
часть города трещала под натиском войска Игоря, а восточная пока
молчала. Я надеялся, что Степа держит все под контролем. Если
варяги полезут через свой мост, он их встретит.
— Антон! — крик Веславы донесся с
востока, резкий, как удар кнута. — Они шевелятся!
Я поднялся на крепостную башню и
обернулся, вытирая пот с лица. Через реку было видно, как варяги
Сфендослава начали двигаться вдоль своего моста из ладей. Не
наступали, но выстраивались, готовясь.
Я застыл, чувствуя, как время
сжимается. Два носителя. Две армии. И я один между ними, с городом,
разделенным надвое.

Я отбросил топор в сторону, и он с
глухим стуком упал на камни, покрытые пятнами крови и грязи.
Рукоять была скользкой от пота и чужой крови. Я вытер лицо тыльной
стороной ладони — кровь размазалась по коже, оставляя липкий след,
и сплюнул на землю. Войско Великого князя — или то, что от него
осталось после смерти Игоря, — наконец отхлынуло от западной стены
Переяславца. Они наступали яростно, как волны в бурю, лезли по
шатким деревянным лестницам, цеплялись за бревна, кричали и падали
под нашими ударами. Их было много — черные тени внизу, блестящие
наконечники копий, хриплые голоса, отдающие команды. Но мы с
Добрыней и дружиной стояли крепко.
Битва длилась с рассвета, когда
первые лучи солнца осветили реку и лагерь врага. Я тогда стоял на
стене, щурясь от света, и смотрел, как они готовятся — тысячи
воинов, выстроенных в неровные ряды, их шлемы блестели, как рыбья
чешуя. Они ударили внезапно: рога протрубили, и лестницы с треском
ударились о стены. Первые из нападавших полезли вверх, цепляясь за
перекладины, их лица — перекошенные от ярости или страха — мелькали
передо мной, пока я рубил. Топор в моих руках пел свою песню:
тяжелый, уверенный, он рассекал плоть и кости, оставляя за собой
красные брызги. Кровь текла ручьями. Я видел, как один из врагов,
молодой парень с редкой бородкой, попытался замахнуться мечом, но
мой удар пришелся ему в плечо — он закричал, хватаясь за воздух, и
рухнул вниз, в ров под стенами. Так я потерял свой топор. Тела
падали с глухим стуком, нанизывались на колья, что мы заранее врыли
в землю, и крики их заглушались шумом боя.