Добрыня был рядом с мечом в руках.
Он и передал мне свой топор, который висел на поясе. Добрыня
двигался быстро, точно, будто не человек, а волк. Один из врагов
попытался пробиться к нему с копьем, но Добрыня увернулся, схватил
древко и дернул на себя. Воин потерял равновесие, и меч моего
соратника вонзился ему в грудь. Кровь хлынула на камни, а Добрыня
уже повернулся к следующему. Меч ему дал я. Это тот самый меч,
который я обнаружил в тайнике у харчевни. Я так и не научился им
пользоваться. А Добрыня все время на него поглядывал. Вот и передал
своему тысяцкому.
Мы держали стену вместе, плечом к
плечу, и я чувствовал, как его присутствие придает мне сил. Дружина
тоже не отставала — топоры и мечи мелькали в воздухе, щиты трещали
под ударами, а крики наших людей смешивались с воплями врагов. Мы
рубили их безжалостно, как лесорубы рубят сухостой, и все же их
было слишком много.
Но вот рога врага протрубили
отступление — низкий, протяжный звук разнесся над полем, и напор
ослаб. Я выдохнул, опершись на стену, и посмотрел вниз. Они
отходили — медленно, неохотно, но отходили. Лестницы остались
лежать у стены, некоторые сломанные, другие обагренные кровью.
Внизу, у подножия, валялись тела — десятки, может, сотни, я не
считал. Но что-то в их отступлении насторожило меня. Эти ублюдки не
выглядели разбитыми. Они не бежали в панике, не бросали оружие, не
кричали от ужаса. Они отходили спокойно, будто выполнили
задуманное, будто просто размялись перед настоящим делом.
Это была не атака, а разведка
боем.
Я проследил за ними взглядом. Внизу,
у реки, они уже начали разбивать лагерь. Воины тащили бревна,
вбивали колья, натягивали шатры из грубой ткани. Костры вспыхивали
один за другим, дым поднимался к небу, а ряды копий выстраивались
вдоль периметра. Их движения были слаженными — не похоже на
разбитую армию, что зализывает раны. Это была сила, которая
готовилась к новому удару.
Они не уйдут просто так, не после
того, как потеряли столько людей. Кто-то там, внизу, среди шатров и
костров, отдавал приказы, и я почти мог представить его — высокого,
уверенного, с холодным взглядом. Возможно, это был тот, кто убил
Игоря. Возможно, это был сам Сфендослав, хотя я пока не видел его
лица.
— Добрыня, — прохрипел я,
повернувшись к нему. Голос мой сел от криков и пыли, что забивала
горло с самого утра. — Держи здесь. Я на восток.