— Алеша, — буркнул я, хрипло, но с
облегчением.
Он оскалился широкой, доброй
улыбкой. Алеша, мой богатырь, которого Веслава натаскивала на
лазутчика, живехонький стоял передо мной. Меч он небрежно за спину
закинул, ладонь о штаны вытер и шагнул ко мне.
— Путь свободен, княже, — прогудел
он, в его голосе звенела гордость. — Варягов этих я уложил. Шумные
были, как бабы на базаре, а ловкости никакой.
Я кивнул и подошел к Веславе,
присел, аккуратно подсунул руки под плечи и поясницу. Легкая она
была, как перышко, но теплая — жизнь в ней держалась крепко. Прижал
ее к себе, ощутил, как ее сердце слабо стучит.
— Ратибора бери, — бросил я Алеше,
мотнув головой на тощую тушку у стены.
Алеша не спорил, подскочил,
подхватил Ратибора, как куль с мукой и закинул на плечо. Тот
застонал, его голова мотнулась, как у марионетки. Я двинулся к
выходу.
Искра стояла в стороне, пялилась
молча. Лицо ее побелело, губы в нитку сжала, будто ждала, что я
сейчас приговор вынесу. Запах трав и дыма от ее плаща шибанул в
нос, но я даже не замедлился.
— А с ней что, княже? — спросил
Алеша, кивнув на Искру.
Я прошел мимо, не глядя. Ну ее к
лешему, эту интриганку.
— Ничего, — буркнул я через плечо и
мы потопали дальше.
Мой голос прозвучал холодно, аж
самому не по себе стало. Пусть стоит там, думает, что хочет. Мне
сейчас не до нее — Веслава на руках, Ратибор на плече у Алеши, вот
что греет душу. Мы рванули к выходу, к лестнице, что вела наверх.
Ступени — скользкие, будто кто их специально жиром намазал, факел
позади остался, и свет его слабел с каждым шагом, пока тьма нас не
обняла. Но я пер вперед, прижимая Веславу. За спиной пыхтел Алеша,
будто быка взвалил.
Коридор узкий, стены давят, но там,
наверху, воздух, свобода и мои ребята. Алеша по пути сообщил, что
пленных дружинников самострельщиков он уже освободил, они уже
отправились на подмогу нашим. Я шел, стиснув зубы и думал только об
одном — выбраться.
Лестница кончилась, впереди замаячил
серый свет. Мы выбрались в какой-то подвал, заваленный хламом:
бочки старые, скамьи поломанные, обручи ржавые от колес валялись.
Сквозь щели в потолке сочился утренний туман и я втянул его
ноздрями, жадно, как кофе после бессонной ночи. Свобода пахла
сыростью. Опустив Веславу на пол, прислонил ее к стене, глянул на
Алешу. Он Ратибора рядом уложил, пот со лба смахнул и оскалился
своей широченной улыбкой — ну чисто пацан, подстреливший
ворону.