– А почему Вы... почему ты меня Славкой зовёшь, дядь Мить? –
спросил я неожиданно даже сам для себя.
– Потому что Славы в тебе пока мало, дай Бог если на Славку
наберётся. А Яри как не было – так и нет. Племяш, – ответил он,
хмыкнув в конце.
Мы разделись и зашли в низкую тёмную парную через совсем уж
крошечный предбанничек. Алексеич наказал не трогать руками стены и
потолок, садиться и ложиться только на полки́, крытые половиками.
Дух в бане стоял какой-то совсем непривычный – не было ни
эвкалипта, ни мяты. Зато я, кажется, узнал можжевельник, что пах в
точности как утром на той полянке. И сладкий душистый липовый цвет.
И, кажется, багульник, чуть круживший голову. Несколько ароматов
крутились в памяти, но уверенности в их названиях не было.
Первый заход короткий, минут пять, наверное. Но пот покатился с
меня сразу, густо. Вышли чуть остыть на лавочку, глотнули квасу – и
обратно, во мрак и жар.
Второй раз сидели дольше. Старик ровно дышал, закрыв глаза, а я
слушал сердце, которое то снова подскакивало к горлу, то замирало,
будто пропуская пару ударов. Когда вышли на воздух снова, Алексеич
сходил в дом и вынес мне кружку какого-то отвара. Он горчил и
холодил одновременно. Наверное, с мятой был.
В третий раз лесник загнал меня на верхний поло́к и поддал на
каменку, скрывавшуюся в тёмном углу и различимую лишь по еле
заметному багровому свечению раскалившегося металла. Под потолком
разлилась шипящая волна, пахну́вшая донником и, кажется, ромашкой
или пижмой. А дед выудил из какого-то ушата пару веников. Меня
удивило то, что один из них, вроде бы, был крапивный с
можжевельником. И то, что я знал слово «ушат».
Заходили, кажется, раз семь, но один-два я, пожалуй, мог и не
запомнить – Алексеич раскочегарил так, что котёл в каменке светился
аж малиновым. В глазах старика под конец мне тоже пару раз
мерещился отблеск огня. Но не багровый или красный. Именно пламя,
бело-желтое, солнечное. Совершенно неожиданное и, кажется,
абсолютно неуместное в лесной бане по-чёрному.
На лавочке сидели молча, потягивая из глиняных чашек какой-то
травяной чай, что лесник принёс из дому. Все в белом, как два
новорождённых. Или ангела. По поводу одежды вышел странный
разговор.
– Держи, надевай, – он протянул мне стопку белья.
– А мои вещи где? - удивлённо спросил я, принимая, между тем,
выданное.