– Ты не родной, что ли? Чтоб после бани, да в ношенное рядится?
– возмущённо нахмурился старик. – Бери, чистое.
Я натянул на отмытое до хруста тело такие же хрусткие от
крахмала, или чем там обрабатывают бельё при стирке, рубаху и
кальсоны. Натуральные подштанники, с вязочками внизу, на тряпочных
пуговках. Это было то самое нательное, которое я видел только в
старых фильмах про войну. Но пахло какой-то особенной свежестью. И,
кажется, какими-то травами.
Я не мог вспомнить, когда последний раз так себя чувствовал.
Тело словно не весило вовсе, и хотелось ухватиться рукой за лавку,
чтобы не улететь в тёмное небо, к разгоравшимся звёздам. Солнце
зашло, кажется, не так давно, но темнота здесь, в лесу, меж высоких
сосен с одной стороны, и елей ещё выше — с другой, наступала будто
бы мгновенно. Было удивился, когда вышли и сели, почему комаров
нет. Хотя по детству прекрасно помнил: свирепствующие до десяти,
половины одиннадцатого — край, после этого времени они в наших
краях дисциплинированно ложились спать, пропадая все до единого. Мы
с Саней удивлялись по этому поводу, а его бабушка, баба Шура,
объяснила, что носатым и на ярком солнце плохо, и на сильном ветре,
и в темноте вечерней тоже. «Капризная скотина комар» - так она
сказала тогда. Саня многих ребят из «соколовских» до трясучки потом
этой фразой доводил, про капризную скотину.
Ветра не было. Тянуло дымком и травами из раскрытой двери бани.
Смолой и хвоей — из-за странного плетня. И росой. Никогда не думал,
что у росы есть запах, и что я смогу его различить.
— Зачем я тебе, дядь Мить? - спросил я в звенящей тишине ночного
леса под далёкими звёздами.
— Хороший вопрос, Славка. Правильный. Только прежде, чем я тебе
на него отвечу — сам себе ответь вот на какой: «зачем ты себе
сам?». Пойдём укладываться, завтра поговорим. Утро вечера мудренее,
- дед со вздохом встал с лавочки, занёс в предбанничек ведро воды и
чистое полотенце, что так и висело на шнуре слева.
— Благодарю, батюшка-банник, за парок добрый, уважил так уважил.
Попарься и сам на здоровье, - проговорил он в темноте, поклонившись
печке.
— Давно один в лесу живу, да и старый уже, привык разговаривать
с тем, кого нету, - будто бы смущённо пояснил Алексеич.
В дом заходили по невысокой, ступенек в пять, лесенке. Дед
держал фонарь, диодный, китайский, на батарейках, светивший
пронзительно-холодным белым светом. Как в морге.