Впрочем, судя по недовольному
выражению лица царя Дробна и его плевка на пол, он тоже не находил
запах и вкус хлеба приятным.
– Это еще что за дрянь? – без
обиняков спросил царь, вынув из каравая царевича Здебора красную
ягоду, которая на самом деле оказалась куском окровавленного мяса.
– Над отцом издеваешься? Мочи нет эту падаль есть, так ты ее в хлеб
затолок, ащеул!
Ах, вот оно что. Это все
объясняет.
Хитромудрый царевич Здебор подслушал
разговор Шемахи и Хотена и сделал так, как посоветовала ведьма, но,
увы, пути Чернобога неисповедимы.
– А это что за борканник? – зловеще
спросил царь Дробн и швырнул на пол кусок коричневого пирога
царевича Мстивоя. – С мясом на помин хлеб пекут, но я еще жив,
собачий сын! Здебор по недомыслию, но все же здравия мне желал, а
ты на покой решил меня отправить!
Средний царевич бросил полный злобы
взгляд на старшего брата, красивое лицо которого сияло ледяным
торжеством.
Полагаю, союз детей княгини Ружи на
этом разорван.
– А ты чем травить отца намерен? –
грозно спросил царь младшего сына, оторвал шмат от его хлеба и
раздраженно запихнул в рот.
Владыка Тарнхолма не выплюнул хлеб и
даже не разразился дикими ругательствами, а просто закатил глаза и
начал биться в судорогах. Изо рта пошла кровавая пена, а тело
выгнулось дугой, как это было в бане.
– Лекарей! – крикнул Хотен,
бросившись к отцу, но в царском чертоге никто не шелохнулся.
Царевичи с любопытством наблюдали за
предсмертной агонией царя, и я, признаюсь тоже.
– Стража! – властно приказал царевич
Здебор, когда владыка Тарнхолма окончательно затих. – Схватить
цареубийцу!
– Стойте, – вдруг хрипло отозвался с
пола царь Дробн, которого не я одна уже считала покойником. – Я
жив. И чувствую себя хорошо. И есть хочу. Несите хлеб и вино!
Болезнь, смерть и воскрешение царя
Дробна смертные посчитали чудом, поэтому через три дня во дворце
будет пир, на котором все гости будут есть и пить – до упаду.
Дикари.
На моих пирах люди были привязаны к
жертвенникам и падали на пол только их головы, а не тела.
Владыка Тарнхолма во второй раз
созвал царевичей в свой чертог, чтобы сообщить, что ему совсем нечего надеть, и яего хорошо
понимаю.
На моих пирах одежда служила
магическим целям – защищала от белого колдовства, а когда врагов не
осталось, совращала мужчин.