Теперь в доме Сейров магия существовала лишь в старых сказках и
запылённых книгах, но даже их бабушка Сейр запрещала трогать. Она
была суровой женщиной, выросшей без магии, но с воспоминаниями о
том, как эта магия когда-то окружала её. Возможно, именно это
сделало её такой жёсткой, обозлившейся на весь мир за то, что он
лишил её того, что было положено ей по праву рождения.
Бабушка Сейр категорически запрещала любые упоминания о её
матери, или о родителях Мары. Она говорила, что всё это — в
прошлом, что магия — это лишь обуза для тех, кто не рождён её
носителем. Но Мара знала, что бабушка всё ещё хранила старые книги
и записи на чердаке. Она увидела их, когда случайно наткнулась на
пыльный чемодан среди кучи забытых вещей.
Это было в одно из серых, дождливых утр, когда бабушка была
занята в саду, и звук лопатки по мокрой земле заглушал скрип её
шагов по лестнице. В чемодане оказалось несколько потрёпанных книг,
их переплёты истёрты до того, что едва можно было разобрать
названия. Куски пергамента с магическими символами были сложены в
небрежные стопки, которые давно пожелтели от времени. Она касалась
этих страниц так, будто боялась, что они рассыплются в её руках, и
трудом могла разобрать текст на них.
Иногда, когда бабушка уезжала в город по делам и оставляла её
одну, Мара, не теряя времени, осторожно пробиралась на чердак. Лучи
полуденного солнца пробивались сквозь пыльные окна, и пыль,
медленно оседая в воздухе, казалась мерцающими частицами чего-то
магического. Она садилась на пол среди разбросанных по чердаку
вещей и осторожно вытаскивала из чемодана книги. Мара снова и снова
пыталась из пожелтевших страниц собрать картину мира, который в
детстве казался ей таким естественным, а теперь остался лишь
полузабытым воспоминанием. Каждая книга, каждый лист напоминали ей
о тех временах, когда она думала, что её путь предрешён. Когда она
ещё не знала, что магия ей не принадлежит.
— Мара, если ты не развесишь бельё через десять минут, будешь
спать на мокром!
***
— Как оно может не высохнуть к вечеру на такой жаре? — ворчала
Мара, перекидывая мокрую простыню через верёвку. Как бы она ни
старалась её выжать, простыня оставалась тяжёлой и с неё ручьём
текла вода, заливая платье Мары. Но на улице стоял такой
невыносимый зной, что платье моментально высыхало.