— Спорим, через… — Так, минимум двадцать дней на засолку, потом
просушить несколько дней, недели две на собственно копчение и еще
пару недель вылежаться… — Через два месяца я накормлю вас таким
копченым окороком, что вы язык проглотите!
— Хотелось бы все же оставить язык при себе, он мне еще
пригодится, — ухмыльнулся Виктор.
«Что, испугался?» — так и подмывало меня спросить, но я и так
вела себя сейчас как подросток, с этим «спорим». Не хватало еще
пытаться взять на слабо взрослого мужчину. Или попробовать? Если
поведется, значит, дел с ним иметь нельзя.
Пока я размышляла, внимательно глядя на мужа, он разулыбался еще
сильнее, будто мог прочитать все эти мысли по моему лицу. Может, и
правда мог, реакции Настенькиного тела контролировать было куда
труднее, чем когда-то мои собственные. Взять хоть тот поцелуй… Тьфу
ты, нашла о чем вспомнить! Еще и щеки зарделись совершенно не к
месту. От солнца, наверное, оно, хоть и клонилось уже к закату,
грело вовсю.
Улыбка мужа стала еще шире. И, что самое обидное, он ведь ни
слова насмешки не произнес, так что даже и возмутиться нельзя:
скажет, сама придумала, сама обиделась — и ведь правду скажет!
— Пари, говорите… — демонстративно-задумчиво проговорил он. — На
что?
— Вы возвращаете мои земли. Те, что выкупили у отцовских
кредиторов.
Виктор присвистнул.
— Неплохая заявка. А что равноценного можете выставить вы?
Я открыла рот. Снова закрыла. В самом деле. Надо быть полной
дурой, чтобы поспорить на дом, в котором я живу, и землю, которая
должна меня кормить — и будет кормить, дайте только время! Да и
стоимость этого наверняка ниже, чем тех лесов и полей. А больше у
меня ничего нет. Драгоценности разве что, которые муж подарил мне,
точнее Настеньке. Так я все равно собиралась их вернуть при
разводе, а пока они остаются моей страховкой на крайний случай.
Виктор не торопил меня с ответом, только насмешливо смотрел.
— У меня ничего нет, — пришлось мне признать.
— В самом деле? — приподнял бровь он. — А я думал…
Он смерил меня взглядом с головы до ног — медленно, задержавшись
на губах, потом на груди. Меня бросило в жар, будто под этим
взглядом одежда на мне исчезала.
Да что ты будешь делать, мне же не пятнадцать лет!
— Как называется женщина… — Я прикусила язык, сообразив, что
вслух снова не было сказано ничего и я вполне могу получить
отповедь в стиле «каждый думает в меру своей испорченности».