Круглая в плане, деревянная, выкрашенная в ярко-голубой с белыми
вставками цвет и оплетённая плющом беседка стояла на берегу
небольшого, явно выкопанного пруда. На середине этого рукотворного
водоёма казал из воды серую спину большой плоский камень с
возлежащей на нём мраморной русалкой в натуральную величину. Ваял
прелестную жительницу пресных и солёных вод явно не итальянский
художник эпохи Высокого Ренессанса, но старания ему было не
занимать — грудь и бёдра скульптуры поражали воображение
соразмерностью иным частям тела и друг другу. Сразу было понятно,
что, будучи женщиной, такая русалка легко смогла бы родить и
выкормить всех трёх русских богатырей за раз, а также войти в
горящую деревню и остановить на скаку небольшой табун коней.
— Наш крепостной художник делал, Ванька Игнатьев, —
сказал Харитон Порфирьевич, заметив интерес Сыскаря к
изваянию. — Большого таланта был человек.
— Был?
— Выкупился из крепости, спился и умер. А ведь говорил я
ему, сиди, Ваня, ровно, не дёргайся, у барина Василия Лукича в
крепости ты как у Христа за пазухой, а станешь ярыжным — пропадёшь,
не с твоим, слабым на водку нравом, в гулящие люди идти. Не
послушал. Эх, русский человек, всяк о воле мечтает, да не всякому
она по плечу.
Кофе оказался несладкий, но вполне приемлемый. Колотый сахар,
однако, принесли в неглубокой глиняной миске и поставили на
середину круглого стола — для всех. А когда Яковлев, отпив глоток
чаю, набил и с помощью огнива закурил трубку, Сыскарь понял, что
жизнь налаживается. Кончатся сигареты — не пропадёт.
— Так что за дело у тебя, Харитон Порфирьевич? —
осведомился Симай, опустошив примерно половину кружки и громко
схрумав под это дело несколько кусков сахара. — Давай,
выкладывай.
— А ты не торопись, — сказал управляющий
степенно. — Ишь, торопыга. Я, может, ещё не решил, стоит ли с
тобой о нём говорить. Ты, знамо дело, парень хоть куда, да больно
уж шустрый, как все цыгане, на ходу подмётки режешь. Опять же
товарищ теперь с тобой, человек для меня, не в обиду ему будь
сказано, новый.
Сыскарь с Симаем переглянулись.
— Как знашь, Порфирьевич, — с ленцой промолвил кэрдо
мулеса и закинул ногу за ногу, развалясь на лавке в свободной
позе. — Дело, как говорится, хозяйское. Мы с Андрюхой не
напрашиваемся. Я как раз собирался в Москву податься. Там, говорят,
Брюс Яков Вилимович нынче охотников ищет вроде нас, сулит деньги
немалые.