— Поначалу-то всё шло хорошо, — рассказывал
управляющий. — Василий Лукич давно мечтал Дарью Сергеевну
замуж удачно выдать, мне наказывал, уезжая, не упустить удобного
случая, ежели таковой появится. Вот я и радовался — куда уж
удобнее! Француз, государем-императором обласканный, молодой,
незнатный — Франц-то Лефорт тоже ведь не из дворян был, купеческого
роду-племени, и Дарья наша Сергеевна, понятно, родословием
похвалиться не может, а только лишь красой девичьей да природным
умом и скромностью. Ну и воспитанием, знамо дело, за что отдельный
поклон князю Василию Лукичу. Его стараниями девица не токмо читать
и писать обучена, но и политесу, танцам, умением вести себя за
столом, тому же французскому языку в известных пределах — всего и
не перечесть… — Харитон Порфирьевич умолк и снова принялся
набивать трубку.
Волнуется человек, подумал Сыскарь. Видать, действительно,
проблема серьёзная.
«И ты готов её решать? — спросил он у себя. — А почему
бы и нет? Именно этим — решением чужих проблем я зарабатываю себе
на жизнь в родном двадцать первом веке. Почему должно быть иначе
здесь, в веке восемнадцатом? В конце концов, это единственное, что
я умею хорошо делать. И нужно благодарить бога или судьбу за то,
что мне предоставляется такая возможность. Закон компенсации,
вероятно, срабатывает. Типа, мы тебя, парень, с головой окунём в
невыносимо трудные условия, да чего там — в полное дерьмо окунём,
но шансы выжить и даже заработать денег всё же предоставим. Чтоб
всё по справедливости. И вот, пожалуйста. Сначала встреча с Симаем,
без которого он вряд ли бы справился с оборотнями, теперь — с
Харитоном Порфирьевичем. Чего дальше ждать? Возможности вернуться
домой? Мысль интересная, надо бы обдумать её на досуге, а то и с
Симаем обсудить.
Если неведомая сила забросила Сыскаря на триста лет назад, то,
может, найдётся и такая, что вернёт обратно? И, кстати, почему
неведомая? Это для его она неведомая, а Симай ночью говорил, что,
мол, о чём-то подобном слышал. Расспросить бы его поподробнее. Если
сам не знает, может, подскажет, кто может знать. В конце концов,
это, блин с чебурашкой, закон — если совершено определённое
действие, то должно быть и противодействие. Если есть яд, то
найдётся и противоядие, а на каждый снаряд — своя броня. Потому что
мысль о том, что придётся теперь проживать свою жизнь здесь, в
первой половине восемнадцатого века, одному, без Светланы,
настолько невыносима, что её не то что серьёзно обдумывать — на
край сознания пускать не хочется. Пусть сидит в самом тёмном углу и
не высовывается».