Но пока во снах все же легче.
Бесконечное, надоедающее мурлыканье.
Светлане даже жаль стало Баюшу. Неужели Мишка не мог её забрать к
себе? Ей тут совсем не место, она же баюн, а лечить сейчас не
может, не выдавая себя. Он совсем непробиваемо толстокожий, что
ли?
Часы тянулись одинаково. Час за
часом. Минута за минутой.
Боль. Мурчание. Надоевший бульон.
Наглые руки, ухаживающие за телом. Чьи-то слова. Чьи-то шаги.
Чье-то мешающее уходить в темноту дыхание. Аромат роз. Ими
пропиталось все: от самой Светланы до больничного белья. Хотелось
горечи астр, но им тут делать нечего. Сашка не знает, что она их
любит, а Мишке невместно такое дарить. И в голове уже зуделись
мысли о расследовании. Того же дедушку лешего никто, кроме неё, не
решится допросить: Мишка, потому что не помнит о дедушке, Сашка,
потому что кромешник и призван уничтожать нечисть. Пора. Хватит
прятаться.
Кажется, она все же смогла открыть
глаза. Только увидела тьму – пока еще глаза привыкли. Тумбочка вся
в розах. Белых. Розовых. Вызывающе алых. Неужели в оранжерее
Волковых закончились белые розы? Баюша, спящая в ложбинке между
грудью и левой рукой. Кошка похудела, от неё только кожа да кости
остались. В углу кресло. В нем спящий Мишка, запрокинувший голову
назад, так что видно беззащитное белое горло. Он тоже осунулся, еще
и зарос. Сколько же она пряталась во тьме?
Светлана попыталась пошевелиться, и
боль отомстила, алым цветком распускаясь где-то в животе.
– Х-х-холера… – еле выдавила
Светлана. Баюша тут же дернула ухом и привстала передними лапами
больно упираясь в надплечье.
– Пришла в себя… Надо же… Вот глупая
котенка!
Светлана облизнула сухие губы и
прохрипела:
– Демьян? – почему-то первым всплыло
в памяти его имя.
– Жив. Что с ним сделается.
– Влади…
– Тоже жив.
– Сашка? – Светлана точно знала, что
он жив, но лучше уточнить. Мало ли.
Баюша обижено прошипела:
– А вот он – не уверена! Ты почто
Сашеньку так не любишь?
Она рассмеялась, глотая слезы – живот
просто заполыхал болью. Ответить Света не смогла. Баюша ткнулась ей
в лицо своей лобастой головой:
– Глупая… Кто ж умирает, любя. –
Шершавый язык, как терка, прошелся по щеке. Этого Светлана уже не
выдержала – вновь ушла во тьму. Там было спокойнее. Она так и не
спросила, сколько же часов валялась в забытье.
Следующий раз она пришла в себя
вечером – за окном медленно садилось белесое солнце. Она открыла
глаза, попросила санитарку, сидящую в кресле, попить и… Все
завертелось вокруг. Принеслись медсестры, прилетел растрепанный
Авдеев, еще какие-то мужчины в белых халатах. Всего стало слишком
много: людей, звуков, прикосновений, и, не понимая и половины
произносимых слов, Светлана сочла за лучшее снова уйти в темноту –
там хотя бы такой суеты не было. Там по краешку земли, по кромке
мира, где холодные воды Идольменя лижут босые стопы, между водой и
землей змейкой шли, держась за руки, русалки в простых рубашках и
венках из разнотравья. Одна за одной, и угадать, что из них её
сестра, невозможно… Из темноты Светлану вырвали едкой вонью
нашатыря. Она закашлялась от такой подлости – сами понюхали бы
такое, прежде чем давать пациентам!