Нужная статья отыскалась сразу, и искомая информация там тоже
имелась.
Некоторое время Хмарин стоял, молча пялясь в книгу, и очнулся
только тогда, когда коллега окликнул:
— Ты нашёл что-то?
— Справедливость, — пробормотал Константин себе под нос.
Захлопнул книгу, аккуратно поставил на место и, вернувшись за стол,
спросил, с растерянной насмешкой глядя на товарища. — Как думаешь,
что скажет Сан Саныч на известие о том, что в убийстве Ладожского я
подозреваю князя Шехонского?
— Дела-а!.. — очень похоже протянул Котиков. — Тот Шехонский,
который контр-адмирал с черноморской кампании? И чем же ему твой
шулер не угодил?!
— Мой шулер шантажировал его супругу Татьяну Дмитриевну, в
девичестве Сундукову.
***
5 мая 1918, Севастополь
Больше всего на Чёрном море Константину нравилась весна. Сейчас,
в начале мая, она напоминала отличное петроградское лето — с
солнцем в чистом небе, с прохладными ночами и зеленью на улицах.
Летом-то жара страшная, а сейчас в летнем кителе хорошо — и днём
жить можно, и ночью не холодно. Пасха выпала на начало мая, самое
чудесное время в Тавриде.
Здесь, на Чёрном море, Хмарин начал лучше относиться к Церкви.
Сколько он себя помнил, и кадетов, и юнкеров на молебены водили
строем, и чувство от этого было гадостное, по плацу шагать — и то
интереснее. Но, как говорится, на войне неверующих нет, да ещё отец
Георгий, полковой священник, здорово повлиял. Большого ума и
мудрости человек, а главное — простой и очень смелый, что здесь, на
фронте, говорило о людях куда больше всего остального.
Впрочем, на пасхальную службу Хмарин пошёл не из веры, не из
желания праздника, даже не из уважения к отцу Георгию, а по самой
что ни есть неподходящей церковному празднику причине.
Хорошенькую барышню со светло-русой, золотистой даже косой и
круглым личиком он ещё неделю назад приметил: как и многие здесь, в
прифронтовом порту, не занятые впрямую в обороне и обеспечении
флота, она, талантливая жiвница, хотя и самоучка,
помогала в госпитале.
Константин восстанавливался там после второй контузии, и сам
искренне считал, что ваньку валяет, но врачи настаивали, да и, по
совести, со сломанной рукой — какой из него боец? Может, Хмарин и
поспорил бы, и поскандалил, и попытался удрать к своим, но
последние полгода на южном театре боевых действий было сравнительно
тихо. Турки почти не рыпались, и хотя изредка пытались огрызаться,
на что-то серьёзное с их стороны рассчитывать не приходилось.