В общем и целом бумаг оказалось маловато. Ладожский как будто не
вёл ни с кем переписку, не держал памятных мелочей в напоминание о
покойных родителях — ни единой фотокарточки во всей квартире.
Шулеру вполне подходило отсутствие сентиментальных привязанностей,
но всё же Хмарин сделал себе пометку: не исключено, что жильё у
баронессы Бистром было не единственным, хотя не попалось никаких
сведений, позволяющих предполагать другой наём или собственность. И
как её искать — непонятно, разве что из знакомых кто припомнит.
На всю эту возню ушло больше половины дня. Это вызывало досаду,
хотелось пойти и припереть Шехонского к стенке, только Хмарин
прекрасно сознавал глупость подобного шага. Князь — не мелкий
жулик, которого легко взять на испуг, человек с положением в
обществе и флоте, к нему с доказательствами надо идти, а не со
смутными подозрениями.
О местонахождении Миронова сыщик справился в конторе, и там,
недолго попрепиравшись, сознались, что хозяин четверть часа назад
отбыл обедать к «Братьям Пивато» на Большую Морскую, а поскольку
Иван Данилович «обыкновенно изволят кушать с толком», можно было
попытаться его там застать.
Хмарин, направляясь в ресторан, пожалел, что не успел пообедать.
«Пивато» — не «Палкин» и не «Кюба», а жалование полицейский получал
приличное, но всё же тратить на обед от пяти рублей, да ещё из-за
такого пустяка, — ещё чего не хватало.
Иван Данилович Миронов был человеком видным, притом издалека и
со всех сторон. Трёх аршин роста, с могучими плечами и пудовыми
кулачищами, в которых изящные столовые приборы робко взывали о
спасении. Куда естественнее выглядело бы, рви он такими руками
цельного поросёнка на части, и уж точно не вызывала вопросов
продолжительность обеда и его обильность.
Уже отдав на руки прислуге шинель, Хмарин запоздало подумал, что
отвлекать человека от еды разговором о трупе — дурное, и хорошо
если промышленник вообще не откажется говорить.
Не отказался. Помчавшийся спросить его мнения метрдотель быстро
вернулся и с поклонами препроводил Константина к нужному месту в
середине торжественного зала. Шагая между столами, Хмарин с досадой
ловил себя на желании поправить ремень и застегнуть китель до
конца. Буквально выросший в мундире, Константин раньше и не
задумывался, что к подобным вещам, оказывается, можно относиться
проще. Небрежность, которая началась с равнодушия к жизни после
смерти Павлины, быстро вошла в привычку. Поначалу никто не обращал
на это внимания, относились с пониманием, а теперь — и окружающие
привыкли. Даже Шуховской почти не ворчал, иногда только, под
настроение.