— Деньги все любят, — хмыкнул Хмарин.
— Ваша правда, то так. Я ж вон тоже деньгами сорю нынче, как
барин какой. Да только я чего сорю? И позволить себе могу, и не
поймут вон эти, — он неопределённо дёрнул головой, — если я вместо
«Пивато» копеечные пирожки у лотошников на Садовой брать буду. А
то, может, те пироги и получше, если места знать. Была там бабка
Агафья лет двадцать назад, уж такие у неё были пироги с капустой! —
Миронов ностальгически вздохнул и качнул головой. — А Женька… Да он
голодать станет, а не помыслит на людях скромничать. Вот позвал бы
я его так, как вас, к столу, малознакомого, — ещё бы сам угощать
начал. Последнее отдал бы, но сделал вид, что для него это пустяки.
Глупость это. Навроде умный, начитанный такой, слова всякие знает,
— а такой дурак, прости Господи, был. Пропащая душа. Ежели всё, что
в руки попало, проедать да пропивать, толку не выйдет.
— Вы пытались на него как-то повлиять?
— Тятька я ему, что ли? — скривился Миронов. — Если до таких
годов дожил, а своего ума не нажил, весь какой есть — чужой и
книжный, и тот не впрок, уже и не наживёшь. Иной раз подбрасывал
деньжат немного, благо долги-то он честно отдавал, это для такого
народа редкость. Погулять звал, когда душа просит. Он, шельмец,
умел как-то так душевно… На гитаре поигрывал ещё, да только не
люблю я это. То ли дело гармошка! Вот как мехи — р-раз! — и душа
также разворачивается, — он выразительно двинул руками, а Хмарин не
сдержал усмешки, которой собеседник не заметил. — А это
брынь-брынь… Барышень высокородных завлекать, они на это падки. Да
вот как раз третьего дня я в ресторации, что при «Луна-парке»,
сделку одну обмывал, как раз он там же был...
— Восемнадцатого вечером? — подобрался Константин, не веря своей
удаче.
— Точно. А что?
— Его по дороге домой и убили, видимо.
— Вона что! — насупился Миронов. — Где же это?
— На Крюковом канале.
— Да что же он, пешком потащился? — опешил Иван Данилович. —
Быть такого не может, он при деньгах был нынче! Да и без денег ни
за что не потащился бы!
Дальнейшие расспросы позволили выяснить, что, по всей
вероятности, Миронов был одним из последних, кто видел Ладожского
перед смертью, не считая убийцы и, возможно, швейцара
ресторана.
Показал промышленник неожиданное. В последнюю гулянку перед
своей смертью Ладожский был заметно менее весел, чем обычно, и
обмолвился, что предстоит ему сложная, судьбоносная даже встреча,
проявлял перед ней беспокойство и ушёл из «Луна-парка» рано,
почитай, ещё самое веселье не началось — около девяти часов вечера.
С кем собирался встречаться — этого Миронов не знал и даже выяснять
не пытался. Терпеть не мог, когда в его дела лезли, особенно во
время отдыха, и сам никогда о делах не спрашивал. Полагал, что если
кому и надо чего ему рассказать — и так скажет, а не в своё дело
лучше не лезть, целее будешь.